Юный техник 1970-05, страница 34
СМНМЯ ЛААТОЧЁКВладимир ВОРОБЬЕВ Мы с Нюркой поднялись затемно. Печь растапливать не стали. Быстренько поели вчерашней картошки и вышли в предрассветные познабливающие сумерки. День предстоял трудный и волнующий, итогом которого должна быть посылка на фронт. Вот уже три месяца, с того времени, как Нюрку приняли на завод, мы возмечтали об этой посылке. Я уже и ящичек нашел. Аккуратный такой. И вот мечта была близка к осуществлению. Вчера Нюрка принесла последнюю получку, которой нам, по подсчетам, недоставало. Она еще вчера вечером по заведенному порядку отдала мне две новенькие пятерки. И у меня их стало шестнадцать, на каждой из которых красовался летчик в шлеме, с поднятыми на лоб очками и нос самолета с пропеллером. По белым снегам степи размелась розовая заря. Было тихо и морозно. Мы шли ходко, нам было тепло, и столбы городского дыма приближались очень заметно. Когда проходили огороженное колючей проволокой поле, из дальнего, приземистого, полукруглого строения под названием ангар выскочил с ревом самолет и понесся прямо на нас, оторвался, и, сложив лапки с колесиками, пролетел над нашими головами. — На фронт! — крикнула Нюрка. Она улыбнулась. Она-то знала. Она вот уже четвертый месяц на заводе, который поставлял в ангар истребители. И на этом, взлетевшем, тоже было сработанное ею... Потом мы проходили станцию. И надо было далеко обходить состав с танками, поросшими белой морозной щетиной. И это было приятно: чем длиннее состав, тем лучше. Дает жизни Урал! Я начал было считать танки, но Нюрка схватила меня за руку и потащила; я подумал, что считать не надо, не надо мне знать, сколько танков направляется к фронту, потому что это военная тайна. И хотя я свой, все равно знать мне не положено... На базаре было людно, шумно, всхлипывала пьяная гармошка, и мы сквозь толчею прошли к молчаливому рядку подозрительно оглядывающих нас теток, которые тор- Печатается с сокращениями. Рассказ говали мясом и салом. Тетки, круглые, приехавшие издалека, отвешивали на безменах кому мяса, кому сала, кому сколько надо, и совали, совали за пазуху синие и красные деньги. Наверно, потому они и были такими толстыми, что много денег напихали в себя... Но сначала мы купили белые пушистые носки, а потом вернулись к мясному ряду. Кашлянув, я заметил, когда тетка копошилась в мешке, отыскивая подходящий по нашим деньгам кусок, что не для себя берем, — для фронта это. Надеялся, что сбавит или вдруг скажет «не надо», когда я доставал свои деньги. Но она ничего не сказала. И надо было или платить, или уходить. Шли мы с базара довольные. Два кило свинины и носки. Это, брат, уже кое-что весомое. Я не давал Нюрке нести сало, чтоб самому ощутить тяжесть. Мы шли к матери в больницу. Отрежем матери немного. Остальное пошлем. Лети, посылочка! Только одна мысль не давала мне покоя. Не понимал я, зачем этнм теткам продавать сало. Что такое деньги? Ну, зачем они? А сало можно и на фронт послать и самим останется: свинья-то, поди, немалая... Ну да ладно! Главное — посылка от нас с Нюркой пойдет на фронт- Мать наотрез отказалась от сала, сказала, что здесь хорошо кормят, а она ест мало, ей и картошки, которую мы принесли, хватит. — Может, и нашему отцу кто-нибудь пришлет, — сказала она. И глаза ее затуманились. Отец с первой военной зимы, от самой Москвы не писал ничего, и мы все гадали, где он — в госпитале или в партизанах, ведь нам не было похоронной — значит, жив. Я не мог представить, что его могло не быть... Может, он там, откуда и писать-то нельзя... В инее, голодные и промерзшие, пришли мы в свой выстуженный домишко. Нюрка сразу же села под лампу вышивать, а я занялся печью и варкой ужина. Где-то достала она квадратик синего шелка и теперь должна обвязать его кружевами и вышить самые красивые слова из всех, которые мы знаем: «Вернись героем!» 32 |
