Вокруг света 1965-02, страница 58

делах инквизиции трактат о том самом чувстве, которое ты сейчас испытываешь. Он пишет: «Когда впервые смотришь на человеческие мучения, они кажутся чем-то противоестественным, ибо вокруг себя мы видим, как правило, спокойных, безмятежных людей. Но некоторое время спустя вид мучений становится нормальным явлением...» Напомни, я тебе как-нибудь покажу этот отрывок; хотя, должен сказать, мне зрелище казни никакого удовольствия не доставляет.

Месяц за месяцем вечерами они сидели вдвоем на темной веранде, и Джеймс Флауэр обрушивал на Генри потоки своих сумбурных познаний. Генри старался не проронить ни одного слова, ибо часто плантатор рассказывал о войнах древности, о том, как они велись.

— И все это есть в книгах, которыми уставлены ваши полки? — спросил однажды Генри.

— Все это и тысячи, тысячи других вещей.

Однажды Генри попросил хозяина:

— Пожалуйста, сэр, научите меня языкам, на которых написаны эти книги. Есть многое, что мне хочется прочесть самому.

Джеймс Флауэр был в восторге. Обучая юношу, он впервые в жизни испытывал что-то похожее на удовлетворение. И молодой раб внушал ему теплое чувство.

— Латынь и греческий! — восклицал он. — Ты будешь их знать. Если пожелаешь, я обучу тебя и древнееврейскому.

— Я хочу читать книги о войнах и мореплавании, — сказал юный Генри. — Я хочу читать о войнах древних времен, о которых вы мне рассказывали, — ведь придет время, и я стану пиратом и захвачу какой-нибудь испанский город.

Шло время, Генри быстро усваивал языки, подгоняемый неуемным желанием читать. Джеймс Флауэр еще глубже зарылся в книги — новая роль педагога была ему по душе.

Время от времени он спрашивал:

— Генри, ты не передашь надсмотрщику, чтобы он отправил мелассу¹ на берег? За ней пришел корабль.

А вскоре пошли и такие разговоры:

— Генри, сегодня у меня есть какие-нибудь дела?

— Да, сэр. Пришел большой корабль из Голландии. Нам очень нужны серпы. Старые почти все растащили карибы — они делают из них ножи. Мы еще хлебнем горя с этими карибами, сэр.

— Так ты купишь серпы, Генри? Не выношу я этой жары, не хочется выходить из дому. И надо бы наказать индейцев за воровство. Ты проследишь за этим, а?

Мало-помалу Генри приобретал все большую власть на плантации.

Прошел год. Хозяин после одного случая проникся безграничным уважением к Генри, в этом уважении был оттенок грусти, но она не повлияла на привязанность хозяина к своему юному

другу-

— Вы задумывались когда-нибудь о войнах древности? — спросил Генри, — Вот я прочел об Александре Македонском, и Ксенофонте, и Цезаре. И мне пришло в голову, что битва и тактика, то

¹ Сахарная патока.

есть успешная тактика, — это не более чем овеянная славой ловкая проделка. Конечно, нужны и сила и оружие, но, в сущности, войны выигрывает человек, который сидит за столом, как завзятый картежник, и соображает, как надуть противника. Приходило вам это в голову, сэр? Тот, кто может читать мысли заурядных генералов, как я читаю мысли рабов, может и выигрывать сражения. Такому человеку нужно только перехитрить противника. Не в этом ли секрет тактики вообще, а, сэр?

— Я, признаться, не задумывался над этим, — отвечал Джеймс Флауэр с легкой завистью. Но его утешала мысль, что все-таки он был тем учителем,

который натолкнул Генри на такие размышления.

* * *

Прошло два года. У надсмотрщика кончился срок наказания, и он получил свободу. Но свобода оказала слишком сильное воздействие на его разум, привыкший подчиняться. Он помешался, и ярость обуяла его; он с воплями метался по дорогам, набрасываясь на каждого встречного. А однажды ночью его безумие приняло ужасающие, неистовые формы. Он катался по земле у подножия виселицы — своего творения, кровавая пена выступила у него на губах; и сбежавшиеся рабы в страхе глядели на него. Потом он вскочил — волосы всклокочены, глаза горят безумным огнем, — схватил факел и ринулся в поля. Генри Морган выстрелом в голову уложил его, когда он уже был почти у самых зарослей сахарного тростника.

— Кто лучше меня знает работу? Да и кому еще вы можете доверять? — спросил юный Генри у плантатора. — Я много книг прочел о ведении хозяйства и думаю, что сделаю плантацию во много раз доходнее.

Так он стал надсмотрщиком. Но ни у одного надсмотрщика не было еще такой власти.

Генри убрал виселицу с площади и распорядился вешать людей тайно, только по ночам. Он действовал так не из добрых побуждений; просто Генри убедился на собственном опыте, что нельзя воспринимать как обыденное то, что от тебя скрывают. Тайная казнь должна была внушать рабам больший ужас, чем казни, которые они видели при свете дня.

Генри твердо усвоил следующее: никогда нельзя показывать рабу, что ты размышляешь, колеблешься, иначе, непонятно каким образом, они обретают над тобой власть, которую трудно побороть. Нужно обращаться с теми, кто стоит ниже тебя, холодно, высокомерно, оскорбительно. За редким исключением оскорбления считают символом превосходства Окружающие воспринимали Генри таким, каким он хотел казаться, а он мог надеть любую личину.

Если на тебе великолепное платье, все вокруг решают, что ты богат, влиятелен; к тебе и относятся соответственно. Когда Генри делал вид, будто он говорит то, что думает, почти все принимали его слова за правду. И он усвоил самый главный урок, который ему преподала жизнь, — если быть предельно честным и отчитываться до копейки девять раз подряд, то на десятый можно украсть сколько хочешь, никто тебя ни на миг не заподозрит, нельзя только допускать, чтобы эти девять раз хоть для кого-то прошли незамеченными.

Растущая горка золотых монет в сундуке у него под кроватью убедительно подтверждала ценность

56