Вокруг света 1965-12, страница 33

— Стоит... повернулся... учуял наживку... подходит... нюхает... Ну, ну же!.. Нет, отпустил... Заходит с другой стороны... ну...

И могучие плечи Марти вздрагивают от рывка. Он встает и тянет леску. У крупного рокфиша всегда есть свой грот или нора среди камней. Уйдет туда — все. Потому-то и нельзя давать ему свободу.

— Живей, Марти! — голос Джимми от волнения дрожит. — Мако идет!

Акула, значит. Треугольный плавник рассекает воду в нескольких десятках метров от нас. Кружит все ближе, ближе... Колебания воды, принесенный течением запах крови оповестили акулу, и она пришла проверить, в чем тут дело.

А наша рыбина уже возле борта. Цепляю багром за брюхо. Ух, как рванула! Хорошо, что мы вышли не на пироге, а на широком, устойчивом «кетботе».

А что за бортом? Вот она, акула, не торопясь проплывает мимо на небольшой глубине. Здоровенная, как битюг, но стремительная и опасная.

— Какой же это мако? — возражаю я.

— Верно, — говорит Марти. — Это белая.

Снова переводит взгляд на добычу и недовольно

замечает:

— Не такой уж он большой, как я думал.

— Куда тебе больше — добрых двадцать пять килограммов.

— Если не все тридцать. Но ведь они и по триста тянут.

Морской окунь в триста килограммов? Бог с ним, все равно у нас нет снасти, чтобы удержать такого великана.

Мы с Марти поднимаем якорь. Джимми ставит парус. Несколько минут, и через просвет в рифе мы входим в защищенную бухту, где на глубине четырех саженей можно различить даже иглы у маленьких черных ежей. Еще несколько минут —

мы опускаем мачту, прыгаем в теплую — двадцать градусов — воду и втаскиваем лодку на берег.

Человек пять островитян, которые пришли к рыбакам купить рыбы, ставят на песок свои кастрюли и банки и помогают нам. По обрубкам пальмовых стволов закатываем лодку на берег выше линии прилива.

— А теперь пошли ко мне, закусим, — приглашает Джимми.

Берем по связке рыбы и идем за ним.

— Эх, несколько лет назад, когда еще не приезжали туристы, все было по-другому, — печально отмечает Марти. — Тогда никому не приходило в голову продавать апельсины или манго. А теперь за десять сентаво получишь всего три-четыре штуки.

Десять сентаво невелик капитал, так что мне трудно ему сочувствовать. Тем более что сам я, как прибыл на остров, не купил еще ни одного апельсина, ни одного кокосового ореха, а поел их вволю.

Дом Джимми стоит на сваях, в метре с лишним над землей. Морской ветерок продувает широкую веранду, где уже накрыт стол. Манго. Суп из крабов. Знаменитая рыба пампано, а этот пампано к тому же сперва был вымочен в лимонном соке, потом кипел на слабом огне в соке молодых кокосовых орехов, пока сам не распался на филе. Он подан с салатом из авокадо, жареными плодами хлебного дерева и печеным бататом. Затем следует шербет из тамаринда, в заключение — кофе и сигареты.

Поев, погружаемся в кресла-качалки и запеваем, как студенты в подвальчике Ауэрбаха: «Эх, до чего же хорошо...»

— Сегодня вечером мы собираемся на Хайнс-Кей, повеселимся там, — говорит Джимми немного погодя. — Поедешь с нами?

Что за вопрос!

31