Вокруг света 1966-02, страница 59

лением, — думала она, — но потерять его ни за что...» Она не могла предотвратить войну. В газете, оставленной Сондерсом, она прочла, что в четырех странах уже завершена мобилизация, что в полночь истекает срок ультиматума.

Она прижала лицо к окну, чтобы сдержать слезы.

Поезд набирал скорость, проносясь мимо маленькой неоготической церкви, ряда вилл, мимо полей, мимо коров, бредущих к открытым воротам, мимо извилистой дороги, мимо велосипедиста, зажегшего фару. Она принялась напевать, чтобы подбодриться, но не могла вспомнить ни одной мелодии, кроме «Аладдина» и «Это только Кай». Она думала о долгой дороге к дому, о том, как она не смогла пробиться к вагонному окну, чтобы помахать ему, как Дейвис стоял там, загородив спиной окно. Даже тогда мистер Дейвис все разрушил.

Она глядела на бледные, замерзшие поля, и ей пришло в голову, что даже если бы и удалось спасти страну от войны, страна не стоила того, чтобы ее спасать. Она подумала о мистере Дейвисе, об Эки и его жене, о режиссере и мисс Мейдью, о своей квартирной хозяйке с каплей на носу. Что заставило ее играть эту абсурдную роль? Если бы она не пошла обедать с Дейвисом, Рэвен был бы в тюрьме, а остальные живы. Она постаралась вспомнить взволнованные лица, обращенные к светящимся новостям на Хай-стрит в Ноттвиче, но не смогла представить их себе с прежней яркостью.

Дверь открылась, и она подумала, продолжая глядеть в окно на серый, тускнеющий зимний день: «Снова допрос... Неужели им не надоело ко мне приставать?» Вслух она сказала:

— Я уже все написала, разве не так?

— Стоит еще кое о чем поговорить, — ответил голос Матера.

— Зачем ты пришел? — обернулась она.

— Я отвечаю за это дело, — ответил Матер, глядя на пейзаж, уплывающий за ее плечо.

— Мы проверяли то, что ты рассказала. Это очень странная история.

— Это правда, — сказала она.

— Мы связались по телефону с половиной посольств в Лондоне. Не говоря уж о Лиге Наций в Женеве.

Ее напускное равнодушие было разрушено его присутствием, его большими, неуклюжими, когда-то дружескими руками.

— Но что еще я могу добавить?.. Я говорю «извини», когда пролью твой кофе, и вынуждена говорить то же слово, когда убиты все эти люди. Все вышло не так, как я думала. Я ошиблась. Я не хотела сделать тебе больно...

Она заплакала без слез.

— Я получаю повышение. Не знаю, почему-то мне кажется, что я потерпел неудачу, — сказал он и добавил просяще, наклоняясь к ней: — Мы могли бы пожениться. Хотя я понимаю, если не захочешь теперь, то будешь права. Они, наверное, тебя наградят...

Это было так, как будто ты входишь в кабинет к директору, думая, что тебя уволят, а вместо этого получаешь повышение или роль со словами, но ведь такого никогда не случалось... Она молча смотрела на него.

— Конечно, — сказал он мрачно, — тебе теперь проходу не будет. Остановила войну. Я тебе не поверил. Я думал, что всегда и во всем буду тебе верить. Теперь мы уже нашли достаточно доказательств тому, что ты была права. Они теперь вы

нуждены взять обратно ультиматум. У них нет выбора. — И он добавил со всей ненавистью к шумихе: — Это будет сенсация века.

— Ты хочешь сказать, — спросила она, не веря собственным ушам, — что когда мы приедем, мы сможем пойти и пожениться?

— А ты согласишься?

— Даже на такси будет слишком медленно.

— Нет, не так быстро. На это требуется три недели. Мы не можем позволить себе платить за специальное разрешение.

— А разве ты не сказал о награде? Я ее потрачу на разрешение, — сказала она.

Внезапно они вместе рассмеялись.

— Все равно, — сказала Энн. — Я потерпела неудачу. — Ей казалось, что Рэвен снова укрывает ее мешком и дотрагивается до ее заледеневшей руки.

— Неудачу? — сказал Матер. Это же колоссальная удача.

На мгновение Энн почудилось, что ощущение неудачи никогда не исчезнет, что оно всегда будет чуть-чуть затенять ее счастье. Она никогда не сможет этого объяснить, ее возлюбленный никогда не поймет этого. Но тут же, видя, как его лицо очищается от печали, она снова потерпела неудачу — на этот раз она не смогла вернуться к искуплению. Его голос развеивал облака, они таяли под его большой, неуклюжей и нежной рукой.

— Такая удача, — он стай немногословен, как Сондерс, — стоит небольшой шумихи.

Темнеющая земля за окном вагона была в безопасности еще на несколько лет. Он был одним из жителей своей страны и не просил большего, чем несколько лет безопасности для всего, что было ему так дорого. Непрочность безопасности делала ее только более ценной. Кто-то жег сучья у изгороди, и по темной дороге возвращался домой с охоты фермер, сидя на лошади, которой никогда не перепрыгнуть и канавы. Маленькая освещенная деревня выплыла за окном и пропала, как прогулочный пароходик, увешанный фонарями. Он успел разглядеть серую англиканскую церковь, окруженную ветлами и могилами — толстым слоем смерти, — похожую на старую собаку, которая не покидает своего угла. На деревянной платформе носильщик пытался прочесть адрес, прикрепленный к рождественской елке.

Ее сердце уже было в Лондоне. Она ничего не видела в темных полях, она отвернулась от них и смотрела на счастливое лицо Матера.

Вот поезд пришел в Лондон, они ехали по большому виадуку, под которым узкие, ярко освещенные бедные улочки разбегались лучами.

«Им ничего не грозит», — подумала она и, протерев запотевшее стекло, прижала к нему лицо и счастливо, с нежностью смотрела, как смотрят на малышей, о которых нужно заботиться, не понимая еще, что ответственность, которая на нее ляжет, слишком велика.

Толпа ребятишек с криком бежала по улице.

Человек торговал горячими жареными каштанами на углу, и огонь от печки отражался на его лице, кондитерские были полны белыми чулками, набитыми дешевыми сластями...

— О, — сказала она с безмятежным счастливым вздохом, — мы дома.

Конец

Сокращенный перевод с английского Кир. БУЛЫЧЕВА

57