Вокруг света 1966-12, страница 32

тому, что полушария большого мозга утратят координацию. Такой больной невменяем и должен находиться под присмотром.

— Все равно не верю, — сердито сказала она.

Он поднял палец и мрачно показал на темные полотна, на которых получетверорукий гений запечатлел в огненных красках свои видения.

— Взгляните, — сказал он* — Мотив дерева, снова и снова. А дерево — это прямая, от которой в обе стороны вверх идут линии. Так и видишь, как обе руки действуют кистью враз. Однако дерево — не чертеж. Ветви эти разные. Вот тут-то и таится главная беда.

Воцарилось злое молчание. Джадсон прервал его сам и продолжил свою лекцию:

— Попытка добиться разных очертаний при одновременном действии обеих рук ведет к диссоциации единства и непрерывности сознания, ослабляет контроль больного над собой и координацию последова...

Молния догадки сверкнула во тьме ее смятенного ума.

— Это месть? — спросила она.

Он остановился на середине

очередного длинного слова, и даже губы у него побелели.

— Вы обманщик, — закричала она, трясясь от гнева. — Вы шарлатан! Думаете, я не знаю, почему вы хотите доказать, что папа сумасшедший? Потому что я сказала, что он вас выгонит, а вы...

Белые губы дернулись, и Джадсон спросил:

— Почему же я так не хочу, чтобы он меня выгнал?

— Потому... — начала она и резко остановилась. В ней самой открылась пропасть, куда она не смела заглянуть.

— Да! — крикнул он и вскочил. — Да, вы правы! Это из-за вас. Я не могу вас с ним оставить. Поверьте мне! Я повторяю: ваш отец должен быть сумасшедшим. — И добавил новым, звонким голосом: — Мне страшно, что вы умрете по его вине. Разве я смогу тогда жить?

— Если вы так беспокоитесь обо мне, — сказала Энид, — оставьте его в покое.

Каменное бесстрастие вернулось к нему, и он сказал глухо:

— Вы забываете, что я врач. Мой долг перед обществом...

— Теперь я точно знаю, что вы мерзавец, — сказала она. — У них всегда долг перед обществом.

30

хоть и немолод, и мрачный доктор выглядел рядом с ним не только невзрачным, но и неотесанным. Поэт обвел комнату взглядом, увидел открытое окно, и праздничное довольство слетело с его лица.

— Я был у вас в саду, — мягко сказал врач.

— Что ж, будьте добры иоки* нуть мой дом, — сказал поэт.

Он побледнел — от гнева, по

Наступило молчание, и они услышали те единственные звуки, которые могли положить конец их поединку. По легким, не совсем твердым шагам и голосу, напевающему застольную песню, Энид сразу поняла, кто пришел. А через несколько секунд ее отец, праздничный и даже великолепный в своем вечернем костюме, уже стоял на пороге комнаты. Он был высок и красив,