Вокруг света 1967-01, страница 52

ласть считалась глухой и уединенной, и он рассчитывал, что здесь лучше сохранились исконные нравы и быт, не исковерканные более чем столетней деятельностью рьяных торгашей, тупых чиновников и сладкоречивых ханжей в сутанах. В первый же день путешествия незнакомый человек с подлинно таитянский радушием пригласил Гогена к себе в хижину — подкрепиться и отдохнуть. Несколько человек сидели или полулежали на сухой траве, устилавшей земляной пол. Одна женщина пошла за плодами хлебного * дерева, бананами и раками, а другая спросила, что привело сюда гостя. Гоген коротко ответил, что направляется в Хитиа'а — так называлась область, лежащая за Фа'аоне. Ну, а зачем он туда едет? И тут вдруг у Гогена вырвалось:

— Чтобы найти себе женщину.

Последовало внезапное предложение:

— Возьми мою дочь, если хочешь.

Согласно таитянскому обычаю родители сами решали, с кем сочетаться браком их детям, и те, как правило, беспрекословно подчинялись.

Мать вышла и через четверть часа возвратилась с молоденькой девушкой.

Гоген был очарован ею и тут же посватался.

«...Я поздоровался. Улыбаясь, она села рядом со мной.

— Ты меня не боишься? — спросил я.

— Нет.

— Хочешь всегда жить в моей хижине?

— Да.

И все... а

Последовала неделя, во время которой я был юн, как никогда. Я был влюблен и говорил ей об этом, и она улыбалась мне.

По утрам, когда всходило солнце, мое жилье наполнялось ярким светом. Лицо Теха аманы сияло, словно золотое, озаряя все вокруг. Таитянское ноа-ноа (благоухание) пропитало меня насквозь. Я не замечал, как текут часы и дни. Я больше не различал добра и зла. Все было прекрасно, все было замечательно».

Теха'амана даровала художнику жизнерадостность и вдохновение. Она помогала ему лучше узнать быт и нравы его таитянских соседей. Из-под его кисти выходили блестящие картины, и по многим из них видно, как он переносил свою любовь с Теха'аманы на весь таитянский народ. Гордо и в то же время осторожно он писал: «Я вполне доволен своими последними работами. Чувствую, что я начинаю постигать полинезийский характер, и могу заверить, что никто до меня не делал ничего похожего, и во Франции ничего подобного не знают...»

Счастье наконец-то вошло в дом Гогена. И ощущением этого счастья — капризного, переменчивого, призрачного — наполнены записи, которые сделал Гоген в те дни.

«...Однажды мужчины спустили на воду двойную лодку с длинным удилищем на носу, которое можно быстро' поднять двумя веревками, привязанными на корме. Это приспособление позволяет сразу вытащить рыбу, как только клюнет. Через проход в рифе мы вышли далеко в море. Нас проводила взглядом черепаха.

Кормчий велел одному из Л1рдей забросить крючок. Время шло — никакого клева. Назначили другого человека. На этот раз клюнула отличная рыба, удилище изогнулось. Четыре сильные руки подтянули веревку, которой крепилось удилище, и ту-