Вокруг света 1967-07, страница 37

двери красят в белый цвет, другую — в охристый или синий. Сверху подвешивают бронзовую скобу — стучалку в виде кольца, руки или львиной лапы. Кусочек стены вокруг дверей украшается причудливо расписанными или строгими, «в шашечку», фаянсовыми плитками, а в домах побогаче—сложной каменной резьбой.

В знойный полдень на улицах ни души. Иногда резко хлопнет дверь, выбежит преследуемый ленивым криком ребенок, и снова — тишина. Лишь голые стены, двери и перспектива улицы. Какой-то лаконичный, урбанистский этюд. Белые стены и голубое небо.

«Здесь материализуется сказка, и ее можно потрогать руками»,— записал в своем дневнике Пауль Клее, посетивший Тунис в 1914 году. Примечательно, что этот мэтр современной западной живописи, неповторимую манеру которого и по сей день имитируют и развивают тысячи авангардистов всего мира, по его собственному признанию, впервые почувствовал себя художником в Тунисе. Именно здесь возникла у него идея архитектурной организации картины, как города.

Все, верно, начинается с природы. Она формирует характер и вкусы человека, прежде чем тот начнет создавать свое окруже

ние — дома, предметы искусства, машины.

Прирожденный декоративный вкус и артистизм людей Туниса нельзя не заметить. Посмотрите, с каким композиционным тактом раскладывает свои товары торговец зеленью. Посмотрите, как расставлены белые букетики на широкополых шляпах продавцов жасмина или как движутся танцующие ребята. Не имеет значения, какой исполняется танец, традиционный национальный или какой-нибудь джерк, он все равно для тунисцев становится своим — упругим и ритмичным. Пусть стены молодежного клуба увешаны «идолами», вырезанными из парижского музыкального журнала «Ле копэн», пусть состав оркестра безукоризненно джазовый, пусть ребята одеты в джинсы — особый ритм, тот ритм, что у них в крови, модулирует до неузнаваемости даже известные мелодии, он — тунисский, и все тут. А потом в автобусе к вам подсаживается черноглазый парнишка и доверительно читает свои стихи. Сначала по-арабски (все в том же удивительном упругом ритме), затем по-французски. И тогда вас поражает изобразительность и метафоричность текста — уходящая девушка в белом сефсари — парус корабля, скрывающегося за горизонтом.

Утром вы вновь выходите в город. Его деловая часть — по-европейски рациональна: катит поток «пежо» и «ситроенов», шагают озабоченные служащие; все обыденно: бензин, расплавленный асфальт, обрывки газет. И вдруг — что происходит там, на перекрестке, где центральная авеню подходит к воротам городского базара? Скандал, несчастный случай?

— Мой хозяин сошел с ума! — надрывается взъерошенный человек. — Посмотрите, он решил себя разорить! О аллах! Он потерял глаза и раздает все за бесценок! — Крикун приседает, подпрыгивает, и пока его руки подбрасывают вверх пестрые женские кофты, сам он крутится на месте и беспрестанно голосит. Прохожие останавливаются, прохожие незаметно для себя превращаются в покупателей.

«Страшно экспансивны эти тунисцы», — делаете вы первый вывод. Чуть позже вы видите, как двое мужчин, сидя за столиком уличного кафе, неподвижно и безразлично гипнотизируют нетронутые чашки кофе. Глаза их равнодушны и полузакрыты.

35