Вокруг света 1967-11, страница 53

— Что вы, что вы, Иван Доминикович! Я денег не беру.

— А я, Володя, не бреюсь бесплатно. Бери, бери, а то поссоримся.

Владимир взял деньги — единственно из смущения перед знаменитым поэтом. И долго хранил их, не решаясь истратить на что-либо обыденное.

На следующую осень коммунары сняли свой первый урожай. Это был настоящий праздник. Картошка — собственная! — на столе. И вобла, добытая «разбившимся в лепешку» заведующим сельпо. И каша из ячменя, хоть и не очень ядреного, но опять-таки своего. Все это принесло уверенность. Парни поняли: можем! И за столом в этот раз говорили с широким замахом на будущее: о расширении угодий и больших урожаях, о посевах новых культур и животноводстве, о необходимости в коммуне агронома и специалиста-мелиоратора. А председатель думал о транспорте...

Строительство узкоколейки в коммуне связано с именем талантливого техника-самородка Прокопа Адзярыхи. Это был мастер на все руки, до самозабвения влюбленный в технику. Любая новая машина или механизм вызывали у него жгучий интерес, и он не успокаивался до тех пор, пока ему не удавалось основательно в них покопаться. Когда в коммуне заговорили об узкоколейке, а на складе один за другим стали появляться большие ящики с ее оборудованием, Адзярыха повел себя, на взгляд товарищей, странновато. Его, обычно застенчивого в присутствии женщин, все чаще стали видеть оживленно беседующим то с одной, то с другой из девчат, а то и с замужнею молодицей. Немало шуток выслушал по этому поводу парень, но упорно помалкивал, предоставляя друзьям сгорать от любопытства.

Час Прокопа пришел на общем собрании коммуны, где решался вопрос о строительстве узкоколейки. Говорили о том, что необходимо пригласить инженера и хоть несколько человек опытных рабочих-пу-тейцев. Прикидывали, во что это обойдется, и получалось, что молодому, еще не вставшему как следует на ноги хозяйству такого дела просто не поднять. Кроме того, пришлось бы снять с осенне-полевых работ значительную часть мужчин-коммунаров. И вот тогда слова попросил Адзярыха. Он предложил собранию идею, на первый взгляд совершенно абсурдную: поручить строительство узкоколейки ему и бригаде женщин-коммунарок, которую он пока еще неофициально организовал. Вдоволь нахохотавшись, коммунары обсудили эту идею всерьез и... согласились. Денег на приглашение путейцев достать было негде, а Прокоп как-никак предлагал простейший выход из положения.

— Смотри, Прокоп, хлебнешь ты с ними горя, — смеялись парни.

Прокоп лишь застенчиво улыбался. Хлебнул он горя или нет, осталось тайной. Только за зиму он со своими девчатами связал рельсами все отделения коммуны и еще два соседних совхоза. Весной, закончив строительство, он развел пары в маленьком, задорно запыхтевшем паровозике, прицепил к нему платформы и с шумом, с песнями повез катать по всем путям свою веселую и голосистую бригаду, построившую первую в Белоруссии колхозную железную дорогу.

В последующие годы коммунары упорно воплощали в жизнь то, о чем мечтали еще в самые первые дни. Были построены фермы, пришли и долгожданные большие урожаи. В 1932 году коммуна была

преобразована в колхоз, который <^тал известен за пределами Белоруссии. Он был участником первой Всесоюзной сельскохозяйственной выставки и получил на ней золотую медаль. В 1937 году был удостоен и высшей награды — ордена Ленина.

Колхозное село преобразилось и внешне, стало похоже на небольшой городок. Была уже и своя промышленность: пеньковый завод, работавший на местной конопле, и маслозавод, где получали масло из льняного и конопляного семени. Думали о строительстве молочного и консервного заводов. Но строить их пришлось уже после войны. Пришел суровый сорок первый год, и бывшие коммунары, бывшие бойцы и командиры Красной Армии, снова взяли в руки оружие.

Все дальше и дальше уходит автобус в солнечную свежесть полесской осени. Все так же тянется за окнами знакомый с детства пейзаж. Березы по обочинам шоссе. Малиновые огни осин. И бесконечным хороводом кружатся поля. Ярко-желтая щетка жнивья, нежная прозелень озимых, коричневатО-черные прямоугольники паров.

Мне часто приходилось ездить на Полесье. Я видел, как оно менялось на протяжении жизни одного поколения. Вот и сейчас я замечаю: полей осушенных и засеянных прибавилось, а осушительных канав — характерной приметы Полесья — стало гораздо меньше.

Я вспоминаю разговор, состоявшийся перед моим отъездом в одном из отделов Министерства мелиорации и водного хозяйства. Заведующий отделом рассказывал о новом подходе к проблеме осушения полесских болот, о прогрессивном способе дренажа, при котором вся осушительная сеть, состоящая из керамических трубок, прячется под землей, оставляя широкий простор для полевых работ. Этот способ позволяет не только осушить почву, но и поддерживать в ней нужный уровень влажности, сохранять ее наиболее плодородный верхний слой. Шла у нас речь и о созданном в позапрошлом году мощном союзном тресте «Главполесьводстрой», который, кроме осушения всех заболоченных земель Полесской низменности, занимается еще и общей проблемой водных ресурсов бассейна Припяти. Здесь будет создан целый ряд больших водохранилищ для накопления запаса воды — попутно их используют для разведения зеркального карпа. Будет развита обширная дорожная сеть, организованы на освоенных землях современные механизированные хозяйства.

Перед тем как проститься, заведующий отделом показал мне карту. Это было родное Полесье. Но я его не узнавал — это было завтрашнее Полесье.

— Полтора миллиона гектаров осушенных земель... треть из них — керамическим методом. Одиннадцать тысяч гектаров земель орошаемых... Концентрация овощеводческих совхозов вокруг промышленных центров... Свыше восьмидесяти мощных механизированных совхозов к семидесятому году... каналы... насосные станции... дождевальные установки... — говорил стоявший рядом мелиоратор.

А я смотрел на карту. Она пестрела голубыми пятнами водохранилищ, частым горошком населенных пунктов, значками нефтяных промыслов. А главное — с нее совершенно исчезли синие мелкие штрихи — условные обозначения болот.

2*

51