Вокруг света 1968-01, страница 36

на дворе подмораживает. В этой просторной, тускло освещенной комнате они были словно в каком-то особом, замкнутом мирке, окруженные пустынными кабинетами префектуры, здание которой стоит напротив Дворца правосудия. Не раньше чем завтра снова наполнятся бесчисленными людьми все эти кабинеты и коридоры, людьми, пришедшими за визами, водительскими правами и еще бог знает какими разрешениями и справками.

Во дворе, внизу, полицейские автомобили стояли в ожидании экстренного вызова, патрульные дремали на сиденьях.

В эту ночь, однако, не случилось ничего достаточно важного, что потребовало бы их вызова. Это было видно по крестикам в записной книжке Лекёра. В колонке, отведенной для пьяных, крестиков было около двухсот.

Пять случаев нападений с ножом. Два — возле Итальянских ворот. Три — в отдаленной части Монмартра, не на Монмартре «Мулен-Руж» и «Веселого кролика», а там, в Зоне, за которой когда-то около ста тысяч арабов прозябали в лачугах, сколоченных из старых упаковочных ящиков и рубероида.

Несколько детей потеряно в сутолоке, когда народ после мессы повалил из церквей. Но они вскоре были возвращены родителям.

В коридоре зазвучали шаги, и ручка двери повернулась. Все трое оглянулись одновременно, удивляясь, кого бы это могло принести в такую рань.

— Салют! — произнес вошедший, швыряя шляпу на стул.

— Какими судьбами, Жанвье?

Жанвье — детектив отдела, занимающегося расследованием убийств, — прошел прямо к плитке, чтобы согреть руки.

— Скука сидеть одному. А если наш убийца собирается сегодня сделать свое дело, здесь я узнаю об этом быстрее, чем где бы то ни было.

Он тоже дежурил ночью — в соседнем здании за углом.

— Вы не возражаете? — спросил он, берясь за кофейник. — Ветер на улице просто ледяной.

— Не думаю, что какие-либо новости для вас будут до восьми, — сказал Лекёр.

Он знал, что говорит, ибо последние пятнадцать лет ночами просидел здесь, за этим коммутатором, не сводя глаз с огромной карты, усеянной лампочками. Он знал по именам половину па

рижских полицейских, во всяком случае, тех, кто дежурил по ночам. В часы затишья им случалось, чтобы скоротать время, подолгу беседовать друг с другом по телефону. «О, это вы, Дюма... Ну, как там дома?..» Но хотя их было так много — тех, чьи голоса были ему знакомы, едва ли кого-либо из них он знал в лицо.

Знакомства его не ограничивались полицией. На дружеской ноге он был и с персоналом многих парижских больниц.

— Алло!.. Биша?.. Что с этим парнем, которого привезли к вам полчаса назад?.. Уже умер?..

Да, он уже умер, и еще один маленький крестик был занесен в записную кйижку. Эта книжка была в общем-то настоящим кладезем информации. Если вы спрашивали Лекёра, сколько убийств из-за денег было совершено за последние двенадцать месяцев, он в ту же секунду отвечал: «Шестьдесят семь». — «Сколько убийств совершено иностранцами?» — «Сорок два».

Так могло продолжаться час за часом, и Лекёра невозможно было подловить. Он, однако, выкладывал свои цифры без малейшей тени бахвальства. Цифры были его увлечением — и только. Никто не обязывал его заносить в книжку эти крестики. Это была его собственная идея. Крестики помогали коротать ночь, и он получал от них такое же удовольствие, какое другие получают, коллекционируя марки.

Лекёр не был женат. Очень немногие знали, где он живет и чем занимается за пределами этой комнаты. Было трудно представить его где-либо еще, даже просто идущим по улице.

Он повернулся к Жанвье:

— Чтобы произошло что-ни-будь по вашей части, надо подождать, когда люди начнут просыпаться. Убийства обычно обнаруживают, когда консьержка пойдет наверх с почтой или горничная понесет завтрак в спальню хозяйке.

— Шеф убежден, что этот наш парень сегодня снова даст о себе знать, — сказал Жанвье. — Для людей такого сорта ночка сегодня самая подходящая.

Имя названо не было, ибо имени не знал никто. И никто не мог бы описать его, сказав, к примеру, что это человек в желтом плаще или человек в серой шляпе, потому что никто никогда его не видел. Некоторое время газеты называли его «мсье Воскре

сенье», так как первые свои три убийства он совершил в воскресные дни, но потом было еще пять жертв, и все в будни, по одному убитому в неделю, хотя и нерегулярно.

— Это из-за него вы дежурите по ночам? — спросил Мамбре.

Жанвье был не один. По всему Парижу дежурили дополнительно выделенные полицейские, ведя наблюдение за улицами или просто ожидая сигнала.

— Вот увидите, — вмешался Сомме, — когда его накроют, окажется, что он просто-напросто чокнутый.

— Чокнутый или нет, но он убил восемь человек, — вздохнул Жанвье, потягивая кофе. — Смот-рите-ка, Лекёр! Зажглась одна из ваших лампочек.

— Алло!.. Вызван ваш автомобиль... Что такое?.. Минуточку...

Они видели, что Лекёр колеблется, не зная, в какую колонку поставить крестик. У него были колонки для тех, кто вешался, кто выбрасывался из окна, кто...

— Только подумайте, — сказал он, — на Аустерлицком мосту какой-то человек взобрался на парапет. Он связал себе ноги, надел на шею веревку, намертво примотав ее к фонарному столбу, а когда кинулся с парапета в воду, то пустил еще себе и пулю в лоб!

— Да, застраховался... В какую же колонку он пойдет?

— Есть у меня одна для неврастеников. Я думаю, мы вправе определить его именно там.

— ...Совсем не факт, что тот парень сумасшедший. Эксперты утверждают, что, будь он болен, он бы каждый раз убивал все тем же способом. Если в первый раз это был нож, то нож был бы и во всех остальных случаях.

— Почему вы думаете, что это один и тот же человек?

— Во-первых, то обстоятельство, что случилось восемь убийов одно за другим. Маловероятно, чтобы в Париже так вот сразу появились вдруг восемь убийц.

Работая в судебной полиции, Жанвье, разумеется, знал все подробности дела.

— Помимо этого, во всех случаях все же виден один и тот же почерк. Жертвы неизменно люди одинокие, живущие уединенно, без семьи и друзей...

Сомме взглянул на Лекёра, которому он не мог простить, что тот не был семейным человеком. У него самого было пятеро ребятишек и вот-вот должен был появиться шестой.

34