Вокруг света 1969-07, страница 17

растут в городах, — вот и прикатила. Не знала я, что так будет.

— Вы не должны терять надежды, — сказал ей Хэггинз и добавил, что он постарается найти Нор-ману-старшему какую-нибудь работу доллара за два в час.

«ПО МНЕ, ХОТЬ БЫ ОДИН ВЫБИЛСЯ В ЛЮДИ — ВОТ И РАДОСТЬ...»

Норман-младший и Кеннет лежали прямо на голых матрацах и, укрывшись одеялами, сражались с холодом и своими домашними заданиями. Летт разрешили не заниматься: у нее сломались очки. В благотворительном обществе ей обещали новые, но это было недели две назад. Теперь можно и не ждать. Когда она пытается читать, у нее начинает кружиться голова.

Делать уроки всех заставляет Бесси.

— Сейчас главное, чтобы они хоть какое-нибудь образование получили, — сказала мне она. — Поэтому и заставляю их учиться. По мне, хоть бы один выбился в люди — вот и радость.

Совершенно поразительно, как дети умудряются так аккуратно хранить свои книги во всей этой грязище. В редкие спокойные часы старшие помогают малышам готовить уроки. В такое время дом их тих и наполнен любовью.

«ПОПРОБУЙ НЕ ПОТЕРЯТЬ ВЕРУ, КОГДА ВСЕ ТАК СКВЕРНО...»

Бесси Фонтенелл поправила картинку с изображением Христа над детской кроваткой. Я спросил, религиозна ли их семья. Но только она собралась мне ответить, как вскрикнула Эллен. Малыш тяпнул ее за палец. Точным ударом ноги Бесси отшвырнула собаку.

— Я думаю, — сказала она, — что да. В церковь мы, правда, больше не ходим. Если откровенно, то трудно не потерять веру, когда все оборачивается так скверно.

Когда я вышел из дома, на улице мело, и через разбитое верхнее стекло в подъезде снег наносило на площадку перед их дверью. У окна закусочной, где подавали жареную рыбу с хрустящим картофелем, я увидел Нормана-младшего.

— Хотите картошки? — спросил он с надеждой.

Я сказал, что не прочь. Мы зашли и набили себе

желудки жареной картошкой и рыбой. Он странный парень, Норман. В его разговорах — вызов всем белым: белым полицейским, белому мяснику, белому продавцу. В его глазах отблеск упорства старожилов Гарлема. В свои тринадцать лет он напорист, решителен и крепко сложен. Но иногда его враждебность уступает удивительной нежности. Он может вдруг взять маленького Ричарда на руки и начать целовать его. Или стоять с матерью, нежно перебирая ее серьги. «Ты красивая, мама, ты такая красивая!» — говорит он, не улыбаясь.

Двое детей живут не дома.

— Моя старшая, Диана, в этом году кончает школу медсестер в Массачусетсе, — объяснила Бесси. — Гарри, ему двадцать лет, наркоман. Он сидит в Брентвуде, в государственной больнице. Он пристрастился к наркотикам, когда ему было пятнадцать. Что я только не делала — даже в полицию его водила. Но когда он втянулся, с ним уже ничего нельзя было поделать.

Билет до Брентвуда стоит четыре пятьдесят — это слишком дорого. Поэтому Гарри никто не навещал все те шесть месяцев, которые он уже провел там.

Утром в воскресенье я отвез Нормана-старшего и Бесси на своей машине повидать его. Первые минуты свидания были очень неловкими.

— Как там ребята? — спросил Гарри.

— Все здоровы и шлют тебе приветы, ответила Бесси.

— Как с тобой здесь обращаются? — спросил Норман-старший.

— Все нормально. Меня обещают выпустить месяцев через семь. Как у вас с отоплением?

— Все хорошо, — ответила Бесси, — дома все в порядке. — У меня перехватило в горле от такого обмана. Наконец Бесси сказала то, что с самого начала было у нее на уме. — Я надеюсь, ты выйдешь совсем здоровым, Гарри.

— У меня все будет хорошо, все будет хорошо, мам.

— Господи, я так надеюсь, что ты больше никогда не притронешься к этой дряни.

На углу я увидел Нормана-младшего. Он грелся над огнем у мусорного ящика. Пахло снегом. На мальчишке были спортивные тапочки и куртка, самая теплая его одежда. Я спросил, что он делает на улице так поздно.

— Меня отец выставил, — сказал он, потирая руки над огнем.

— За что?

— Ни за что. Просто бесится, что работу не может найти.

Уже на лестнице до меня донесся шум ссоры. Все стихло, когда я вошел, но в зябкой квартире чувствовалась напряженность. Норман-старший сидел, забившись в угол. С полчаса я пробыл у них в неловкой тишине. Бесси вышла проводить меня к двери. Она была совершенно не в себе.

— У нас сегодня нехорошо, — сказала она, как бы извиняясь. — Кто-то из его дружков дал ему выпить.

На следующий день, когда я приехал, Бесси лежала на кровати и плакала. Маленький Ричард забрался ей под руку. Шея у нее была расцарапана и опухла.

— Он опять меня избил вчера. У меня, наверное, все ребра переломаны. — У нее потекли слезы. — Я больше так не могу. Кто же может такое вытерпеть?

Я спросил, где Норман-старший. Она сказала, что в больнице.

— Когда он устал меня бить, я поднялась, взяла кипятку с сахаром и медом и выплеснула всю кастрюлю ему в лицо.

Я с Норманом-младшим поехал в больницу. Мед с сахаром все еще покрывали лицо и шею отца плотной коркой, а правая рука была страшно ошпарена. Он сидел на кровати и тер глаза.

— Не понимаю, сынок, почему твоя мать это сделала, — говорил он. — Не понимаю... почему? — Он откинулся на кровать и забылся болезненным сном.

Когда мы вышли на улицу, я подумал, что вот я стал свидетелем еще одного взрыва ярости, одного из тысяч, происходящих в гетто каждую неделю. В летнюю жару ярость накапливается и выплескивается на улицу. Горят дома, падают замертво люди, разлетаются вдребезги витрины.

Опять пошел снег. Норман ушел в свою промерзшую квартиру, и мне подумалось с удивлением, почему же они ждут лета. Не понимаю...

Перевел с английского Ю. ХОРИКОВ

15