Вокруг света 1969-08, страница 34
быть у спелеолога: боязни темноты, воды, одиночества, высоты. Другое дело, что под землей почти каждый турист и исследователь испытывали постоянное чувство настороженности: вот сейчас случится что-то неожиданное... И все-таки в колодцах было веселее. Только вот водопады хлестали здесь, сбивая с ног. Казалось, что на тебя направлен широкий, метр-два в диаметре, шланг. Было холодно. Спасали гидрокостюмы... Вспомнился французский геолог-спелеолог Мишель Сифр, который добровольно провел в подземном одиночном заточении два месяца, и его мысли о том, что пещеры могут стать идеальным местом для некоторых видов тренировки космонавтов. Действительно, в пещерах, которые сами по себе уже являются естественными сурдокамерами, присутствует и тот элемент возможной неожиданности, который соответствует условиям космического полета. Когда позади остался шестой колодец и ход немного расширился до размеров небольшой комнатки, топографы решили перекусить. Эта полость уже была облюбована под столовую штурмовой группой — на плоской глыбе спелеологов ждал примус и кое-какие консервы. Примус устрашающе пыхнул высоким пламенем и загудел ровно и сердито. Трое уселись вокруг него, как могли бы сидеть где-нибудь возле костра в тайге, под высокими кедрами и далекими звездами. Но им было и так хорошо, потому что как раз вот о таком отпуске, о таких днях они мечтали весь год; и потому еще, что впереди их ждал длиннющий первый сифон, а в сифоны всегда ныряешь с замирающим сердцем. Подземные полости, заполненные водой, — враг номер один для спелеологов. Это было известно с тех самых пор, как знаменитый французский спелеолог Кастере впервые в мире — лет сорок назад — штурмовал первый сифон. Многие трагедии под землей были связаны с сифонами... Теперь топографам предстояло пройти сифон еще раз — много метров под водой в каменном туннеле, — и пройти не просто так, а со съемкой. Но сифоны были не только бедой; они вместе с глубокими колодцами и «шкуродерами» служили как бы средством обороны, которые выдвигала сама природа, защищаясь от алчных до сувениров «туристов». Да, были и такие среди любителей подземных путешествий. Многие помнили красоту крымской пещеры Ени-сала II: ее подземные галереи и залы, похожие на залы древних храмов, кальцитовые натеки — драпировки, столбы, кристаллы и друзы... Теперь от нее остался, если так можно выразиться, лишь остов, точно пустые стены дома, предназначенного на слом. Пещеру до черноты закоптили факелами, выискивая, что бы еще можно здесь отбить или откопать. Анакопийскую пещеру тоже испакостили до неузнаваемости, но кальцитовые украшения остались в целости — их было невозможно достать из-за огромной высоты зала. В Каповой пещере на реке Белой, где впервые в Советском Союзе была обнаружена живопись палеолитического возраста и куда ученые ездили расчищать эти уникальные красноохристые фигуры древних животных, появился самодовольный автограф: «АСЯ. ХИМФАК. МГУ». Вспомнив эти метровые буквы, выжженные коптящим факелом прямо по бережно расчищенным рисункам, Вла димир внезапно озлился, как тогда в Каповой: «Химфак, МГУ... Каково, а?» Спелеологи видели, как в знаменитой Красной пещере, в которой до сих пор сохранились многочисленные свидетельства жизни древнего человека, бродили толпы туристов. Они были раздосадованы, что наиболее доступные этажи подземных пустот уже «очищены», и искали пути, чтобы проникнуть во дворцы за сифонами. И тяга отколоть лишний сталактит или друзу там, в нетронутых залах, была так непреодолима, что наиболее отчаянные пытались штурмовать сифоны, экспериментируя с подручными дыхательными аппаратами — кислородными подушками и камерами автомашин. Когда Владимир увидел первую истерзанную пещеру, он понял раз и навсегда, что спелеологи не имеют права равнодушно взирать на это: настала пора остановить тот развеселый люд, который безо всякой острастки мог утащить домой воз отбитых сталактитов. В прошлом неоднократно принимались решения об охране крымских пещер, но одиночкам-энтузиастам было не под силу проводить их в жизнь. Не было организации, которая кровно интересовалась бы исследованием и сохранением пещер. Теперь такая организация существовала. Существовала армия спелеологов, и — что очень важно — были выделены средства для превращения некоторых пещер в туристские объекты. ...В темной глубине колодца послышались шорохи, голоса. «Наверное, обычные шутки подземной акустики», — решили топографы. Бывает, журчащий ручей вдруг начинает бормотать человеческим голосом — торопливо, взахлеб, как в бреду, или звук падающих капель, резонируя, становится похожим на шаги приближающегося невидимки. Но на этот раз голоса звучали уж очень правдоподобно. Штурмовая группа! Бондаренко, он же Боня, разлил по кружкам бульон. Всем его не хватило, и теперь примус старался над следующей порцией. Быстрота, с какой возвратилась штурмовая группа, объяснилась тотчас: штурм второго сифона не получился. Игорь смог пройти под водой метра три, не больше. Он мотался в бурном потоке на страховочной веревке, как воздушный шарик, и его вытащили подальше от греха. Было похоже, что без акваланга в нижний сифон лучше не лезть. Но кто возьмется с 25-килограммовым аквалангом пробраться по «шкуродеру», не говоря уж о Нудном, да еще так, чтобы ни разу не задеть скалу — в баллонах более ста атмосфер, малейшая неосторожность — и беда! Задачка... Глядя на ребят, отогревающих ладони кружками с горячим бульоном, на расстроенное лицо Игоря, на всю ватагу, расположившуюся здесь, в двухстах метрах под землей, Владимир внезапно ощутил прилив того чувства, что было сродни далекой и счастливой мальчишеской уверенности: только захоти — сбудется! Не прошли сегодня сифон? Не беда! Не исследована до конца Географическая? Еще вернемся... Это была уверенность, рожденная не только внезапным хорошим настроением, близостью друзей, но и недавними победами спелеологов: в Львовской области они открыли самую длинную в мире среди гипсовых пещер — 32 |
