Вокруг света 1970-01, страница 48

пушных. И это не потому, что мы мало заготавливаем пушнины, мы ее заготавливаем много, соболя, например, мы берем как в самые лучшие времена минувших столетий. Но мясной дичи мы заготавливаем еще больше, и резервы ее очень велики. Огромны они и в других странах. Скажем, в Польше «проблема зайца» выглядит таким образом: там в среднем на каждые сто гектаров приходится по двадцати пяти зайцев. А цена на мировом рынке пары зайцев — восемнадцать долларов (между прочим, тонна угля стоит значительно дешевле). Вот и считайте выгоду. С помощью биологии и математики польские ученые разрабатывают сейчас оптимальную структуру популяции (населения) зайцев и за счет этого собираются удесятерить эту свою статью доходов. Я нарочно нажимаю сейчас на меркантильную сторону дела, потому что представления многих об охоте и охотничьих хозяйствах строятся на чистых эмоциях.

— Скажите, а польские крестьяне, как они относятся к зайцам?

— Хорошо относятся. Я понимаю, что вы имеете в виду. Существует представление о якобы неустранимом антагонизме между дикой фауной и культурным сельским хозяйством, животноводством. Не существует такого антагонизма! При правильном научно обоснованном ведении хозяйства вообще никакого антагонизма быть не может. Наоборот. Вот серая куропатка. Там, где она есть, там, где ее много, там полям не нужны никакие химические меры защиты против насекомых-вредителей. Потому что серая куропатка защищает от них поля лучше всяких пестицидов. Там, где есть дичь, урожай всегда выше — что может быть лучше? Поэтому дикие звери и птицы снова приходят к нам, верней, мы их сами приводим к порогу своего дома. Я уж не говорю о том, что без них наша духовная жизнь гораздо беднее и суше, это обстоятельство важнейшее, но тут доказательства, думаю, излишни. Сейчас об этом много, умно и проникновенно пишут.

— Так что же, в перспективе мы, возможно, будем сознательно сокращать культурные ландшафты?

-г Не думаю. Это коснется только малопродуктивных для

сельскохозяйственных культур и животноводства районов. Особенно засушливых, где почва в результате выпаса разрушается необычайно легко. Выражение «овца открывает дорогу пустыне» не просто красивый оборот. А дикие копытные никогда не повреждают почвенный покров. Эволюция здесь все ювелирно отрегулировала; ведь если бы дикие копытные уничтожали пастбища, они просто погибли бы!

Использование достаточно продуктивных сельскохозяйственных угодий для разведения оленей в Шотландии и вилорогих антилоп в США определяется высокими ценами на мясо дичи и интересом к спортивной охоте. Положение в нашей стране иное. Наш путь — это не замена животноводства охотничьим хозяйством, а индустриальные методы разведения дичи и поддержания численности диких животных в зоне культурных ландшафтов на достаточно высоком уровне. Несомненно, что не менее восьмидесяти процентов сельскохозяйственных угодий могут быть местообитанием диких зверей и птиц с пользой для того же сельского хозяйства, если звери и птицы подобраны так, что они не вступают в противоречие с основной формой землепользования. Тем более неудоби, пустоши, от которых нам нет никакой выгоды, способны приносить значительный доход, если мы подумаем, кем и как их заселить. А лес? В лесу можно брать одну только древесину. А можно подходить к лесу комплексно: брать и древесину, и дичь, и ягоды, и грибы. Так вот во втором случае лес дает вдвое больший доход! Вдвое! Симбиоз сельского, лесного и охотничьего хозяйства — вот что сейчас главное. В той же Чехословакии или Венгрии — высокоразвитое сельское хозяйство, но это страны также и высокоразвитого охотничьего хозяйства. На полях и неудобях там серая куропатка, косуля, фазан, в немногочисленных лесах — лань и благородный олень (да, да, тот самый «исчезнувший» благородный олень!). И диких животных там много, очень много.

Вспомним фазана. Он завоевал всю Европу! Но каким образом? Вот это очень любопытно — каким образом. Фазанов выводят в инкубаторах, и подросших цыплят затем выпускают. На этом все заботы человека кончаются.

Фазаны, как и положено диким птицам, сами кормят себя. Они питаются насекомыми и, следовательно, все лето охраняют поля. А осенью они начинают поедать семена, но при этом семена одних только сорняков. Осенью на них устраивают охоту. В северных странах их выбивают стопроцентно, поскольку фазаны не могут там зимовать. А весной цыплята снова выходят из инкубаторов.

То же самое сейчас делают с уткой в Италии и Югославии. Кроме того, уток там еще тренируют, чтобы они летали строго определенными путями, — так легче добыть их осенью.

Вот это и есть индустрия охотничьего хозяйства. Та самая техника, которая некогда вытеснила диких животных и едва совсем не уничтожила их, теперь возрождает фауну в грандиозных масштабах.

— А как обстоит дело у нас?

— Нам тоже есть чем гордиться. Помню, когда я еще был студентом, профессор демонстрировал нам рога последнего лося, убитого в Подмосковье. А теперь лоси заходят в Москву... Мы спасли их. А сайгаки? Исчезающее животное — казалось, немного времени, и оно вообще погибнет, а сколько их теперь! Их сейчас около двух миллионов, и мы теперь ежегодно и без ущерба для воспроизводства берем 200—300 тысяч животных. О соболях я уже говорил — они были на грани гибели, мы их восстановили полностью. Восстановлен кабан, косуля. Поголовье северного оленя за последние годы возросло в три-четыре . раза. Хорошо идет расселение бобра — мы уже снова начинаем собирать «урожай» бобровых шкурок, хотя до идеала еще далеко. В скором времени мы восстановим благородного оленя. Восстановим горного кавказского козла — тура. Восстановим серну. И это отнюдь не все.

— А какое место в этой индустрии занимают звероводческие фермы? Разводить там диких зверей, вероятно, и проще и дешевле.

— Смотря каких. Звероводческие фермы — неотъемлемая часть нашего хозяйства, где удалось достичь выдающихся успехов. Цветная норка, например. Нет такого зверя в природе, не было и нет, его создали люди. О красоте его меха говорить

46