Вокруг света 1970-01, страница 52КОНСТАНТИН ПАУСТОВСКИЙ РОЖДЕНИЕ ПОЭМЫ Плешивый щеголь, враг труда, Нечаянно пригретый славой, Над нами царствовал тогда... Его мы очень смирным знали, Когда не наши повара Орла двуглавого щипали У Бонапартова шатра... Гроза двенадцатого года Настала, кто тут нам помог? Остервенение народа, Барклай, зима иль русский бог?.. Что это были за стихи? У самого П. О. Морозова, у остальных исследователей не было никаких сомнений — и тон, и манера, и стиль отчетливо напоминали «Евгения Онегина». П. А. Вяземский, один из ближайших друзей поэта, записал в своем дневнике, что Пушкин «много написал в деревне. Привел в порядок 8 и 9 главу «Онегина» и ею кончает. Из десятой, предполагаемой, читал мне строфы о 1812 годе—славная хроника!», А. И. Тургенев сообщал своему брату в письме: «Пушкин не мог издать одной части своего «Онегина», где он описывает путешествие его по России, возмущение 1825 годом... В этой части у него есть прелестные характеристики русских и России, но она останется надолго под спудом». Значит, наконец-то найден беловой текст знаменитой десятой главы «Евгения Онегина», главы, зашифрованной Пушкиным. И найден ключ к ее прочтению... Но... И по сей день исследователи ищут остальные страницы этой бесценной рукописи. И ключ позволяет читать лишь начальные четверостишия из строф десятой главы. Их продолжения — на других страницах. К тому же, и на самой странице, помеченной цифрами 66 и 67, не все стихи подчиняются принципу «шестнадцатой строки», — очевидно, шифруя текст, А. С. Пушкин в некоторых местах, сбиваясь со счета, допустил неточности, в которых исследователи не могут разобраться до сих пор. Будут ли найдены остальные страницы зашифрованной рукописи, займут ли они свое место в Пушкинском доме? В. МАЛОВ еда послали в город. Дело было нестоящее, и дед всю дорогу ругался. Озера бушевали. Из-за лесов неслись, набирая скорость, рваные и неприятные тучи. До узкоколейки деда довезли на «одре», вышибавшем душу. «Одер» сохранился в тех местах еще со времен князя Олега Рязанского. Два колеса, ось и на оси — плетень; только на такой колымаге можно было проехать по тамошним глубоким пескам и болотам. «Одер» был не телегой, а схемой, некой упрощенной до предела идеей первобытного колеса. Он скрипел и стонал по лесным дорогам, пахнувшим йодом и гнилыми пнями. Перепадали дожди. На узкоколейке дед схитрил, до следующей станции Ласково он дошел пешком и только там, благословись, сел на поезд. Полтинник остался в кармане. В поезде дед жаловался двум непонятливым бабам: — Кануна меня послала прямым сообщением в город. — Кака кануна? — Ну, вроде колхоз. — Камуна, — догадались бабы. — Ну камуна, — согласился дед. — Посылают меня до музею, где Советско правительство собирает карточки, прейскуранты, все такое прочее. Посылают с заявлением. — Чего брешешь? — Ты гляди, вот! Дед вытащил измятую бумажку, сдул с нее махру и показал бабам. — Машка, прочти, — сказала баба девчонке, лузгавшей семечки у окна. Машка обтянула платье на коленках, подобрала ноги и стала читать: — «Зобчается, что в Белом озе-ри живут незнакомые птицы, громадного росту, полосатые, всего три, неизвестно откуда залетели, надо бы взять живьем для музею». — Вот, — сказал дед, — за каким делом стариков посылают. Все Лешка-комсомолец. Тьфу! Бабы вытирали круглые рты концами платков и вздыхали. Паровоз, похожий на закопченный донельзя чайник, испуганно посвистывал и озирался: леса гудели и справа и слева, бушуя, как озера. Хозяйничал западный ветер. Поезд с трудом прорывался через его сырые потоки и безнадежно опаздывал, отдуваясь на глухих полустанках. Неглухих полустанков на этой линии не было. — Вот жизня наша! — сказал дед. — Запрошлый год в музею ездил, сегодняшний год — опять. — Чего в запрошлом нашли? — спросила баба постарше. — Торчак. — Чегой-то? — Торчак. Ну, кость древнюю. В болоте она валялась. Вроде олень. Роги — с этот вагон, прямо страсть. Копали его месяц — вконец измучился народ. — На кой он сдался? — спросила баба. — Ребят по ем будут учить. Об этой находке в «Исследованиях и материалах музея» сообщалось следующее: «Скелет уходил в глубь трясины, не давая опоры для копачей. Пришлось раздеться и спуститься в трясину, что было крайне труд 50 |