ш

^} утивль, когда въезжаешь в него с Глуховского шоссе, когда ходишь по его регулярно спланированным улицам, мимо белых хаток и садов, обнаруживается как город, стоящий в общем-то на плоском месте. Нет тут такого взгорка, откуда бы он хоть наполовину проглядывался, подставлял взгляду шиферную мозаику своих крыш.

В полдень на дремотных улицах редко где скрипнет калитка или оконная рама. Помалкивают во дворах псы, утомленные без-

ткидаются своих автобусов. Щебеча звонками, проносятся велосипедной стайкой ребята. Женщина наклеивает на доску от руки написанную кинорекламу.

Но приглохнут за спиной житейские шумы, дорожка выведет к деревьям и кустарникам городского парка. И вдруг они, подобием занавеса, медленно распахнутся на обе стороны — и, ни больше ни меньше, половина земли откроется взгляду.

Это как с борта корабля, когда видишь полукруглую спину моря и вогнутый объем неба и когда начинаешь ощущать себя жителем планеты, обитателем вселенной...

Внизу, у подножья стометрового обрыва, бесконечной строкой скорописных завитушек по сверкивает Сейм, и многократно отпрыгивает от его поверхности

Во многих наших древних городах есть такие вот кручи — венцы, городки, площадки, валы, откуда открываются дух захватывающие виды. Двадцатый век редко где не заявил о себе с вездесущей деловитостью. В одном месте низина по самый горизонт рассечена прямой линией шоссе, в другом — целый город вырос за рекой, заслонил собою окоемы, в третьем — горят над бывшими выпасами газовые факелы.

Тут же... Полчаса стоишь и час, а там, внизу, все так же невозмутимо дремлет земля, только комком серой шерсти сдвинулось вбок одно из стад да девочка с женщиной далеко отошли по тропе над речкой — еле различаешь их теперь. Век что-то замелькало между кустами — не заяц ли? Нет, то чайка стелется

Умели ю

дельем. Пылят золою куры, устраивая себе в кучах пепла удобные лежанки. На центральной улице и площади, где стоит павильон автобусной станции, заметно оживленнее. Хлопают двери магазинов. Тетки и бабки с пустыми корзинами, отторговав с утра на базаре, терпеливо до-

ПОЛЛ

Ш|ЖТ

Ю. ЛОЩИЦ

небо. А дальше — изжелта-свет-лые обкошенные луга спорят в цвете с пасмурным лесом. Разбегаются по лугам тропы, как дети, увлеченные игрой. Еще дальше — глаз уже с трудом различает детали — темнеют деревеньки, угадываются стада. На горизонте подернутая дымкой земля сгибается в могучую дугу, насупленную, как бровь воина. Чем-то поистине эпическим веет с тех рубежей.

низко над землей. То кигитка,* как зовут ее на Украине.

И в одну из таких минут начинаешь понимать, почему эта вот круча стала когда-то «избранницей», почему отсюда именно героиня «Слова о полку Игоре-ве» прокричала свой плач. Так много и так далеко видно отсюда, что, кажется, не может человеческий голос затеряться. Если уж прозвучал — то на всю Киевскую Русь. И отозвалась земля,

16