Вокруг света 1970-04, страница 36

Вокруг света 1970-04, страница 36

нут семь минут нужно было свету Солнца, чтобы долететь и прикоснуться к нашей Земле. Солнце не могло погаснуть, но случись вдруг — умри однажды «карлик»! — и мы не узнали бы об этом еще целых семь минут... И как это ни было понятно уму, но это было противоестественно и не могло быть другим, как противоестествен свет умершей звезды.

Когда-то еще в школе на уроке астрономии Люда представила вдруг такую голубую, льющую свет, но уже угасшую звезду — и поразилась. Память о том наивном испуге жила в ней до сих пор, хотя сейчас ей случалось говорить об умерших звездах лишь экскурсантам, да и то говорилось это «для оживления», чтоб поразить неискушенных. Наедине, проделывая свой обычный путь с сопки или на сопку, Люда уже не думала об этом. Путь был один-единственный — они жили под сопкой, среди тайги с всесильным, убивающим все другие дыхания леса запахом гниющих прямо на корню великолепных огромных грибов. Их некому было собирать, в таком количестве они расплодились. Их запах то и дело перестилал дорогу, и в этих местах Люда невольно убыстряла шаги.

Она сетовала на «карлика», как на живого: надо же, умудрился показаться только перед самым заходом! Как нарочно! Но долго сетовать на него она не могла, не умела. Вспомнила одну из серьезных сказок о Солнце и улыбнулась. Сказку рассказывали на экскурсиях обычно школьникам. И вот сей час совершалось ее начало...

Там, за горизонтом, подплывал к Солнцу эскимос. Осторожно, чтобы не обжечь пальцы, он заворачивал Солнце в плотные шкуры и укладывал его в свой каяк. Потом брал весло, и его легкая лодка с костяным остовом, обтянутым шкурами, плыла к востоку — туда, где утром Солнце должно было всходить. Эскимос совершал свою работу каждую ночь, потому что каждое утро «карлик» должен был быть на своем месте. Это был очень сильный, добрый и добросовестный человек. Слабый не смог бы поднять Солнце, ленивый, хоть раз проспав, пропустил бы ночь, а злому человеку наверняка однаж

ды пришло бы в голову наказать кого-нибудь тем, что отказать ему в Солнце...

Саша никогда не рассказывала эту легенду канадских эскимосов. Может, стеснялась ее наивно-детской радости, кто знает! Люде вспомнилась улыбка Саши, когда сказку рассказывали другие. Но тут же в голову ей пришло: «Не хватает нам еще этого кабана!»

Люда ничего не опасалась на этой дороге, привыкла к ней, но сейчас все чаще поглядывала по сторонам. Деревья возле дороги темнели, наполняясь угрюмыми, смутными движениями, и нельзя уже было сказать с определенностью, что их шевелил только ветер...

Солнца не было уже совсем.

Люда вступила на ровное, чистое от тайги пространство, охраняемое домом. Это окружение светлой пустоты было отвоевано у тайги лет тридцать назад первыми обитателями сопки. Люда даже не заметила, когда начала бежать. Она увидела себя вдруг уже запыхавшейся, бегущей с колотившимся сердцем. Теперь ничто, кроме захлопнутой за спиной двери, не могло избавить ее от страха. И действительно, она еще стояла, прислонившись спиной к двери, еще не зажигая света и едва опустив на пол сумку, а страх уже проходил. Она улыбнулась ему вслед: «Вот ведь трусиха-то... Солнце-поклонница!»

Дальнейшие ее мысли и заботы могли бы показаться, быть может, не стоящими особых сил и времени, но она-то знала им цену. Люда сидела, а надо было встать и обязательно переодеться. Потом так же обязательно заняться чаем, прибрать в комнате... Она поднялась, чтобы делать все это, уже мысленно распределив дела на весь вечер, уже видя себя занимающейся то тем, то другим, — и ее наполняло спокойствие.

Переделав все, Люда села к чистому столу. Чувство усталости и довольства собой почти баюкало ее. Книги лежали перед ней веселым и нужным грузом. Люда знала, что это довольство пройдет, заменится сначала деловитостью, а потом и усталостью. Еще несколько

минут посидела она тихо, не придвигая книги к себе...

Над столом, приколотая булавкой к стене, висела прямо перед ней картинка из какого-то журнала: снимок древнеегипетского каменного барельефа. Солнце тянулось на нем к Земле четырнадцатью лучами, и каждый луч был рукой — маленькой ладошкой. Ладошки опускались к Земле, чтобы прикоснуться к ней. Пространство между ними перечеркивал иероглиф 4. Он означал Жизнь. Встречала лучи жрица. Она была одета, но, будь и обнаженной, она не была бы красивей — так откровенно одежды не скрывали ничего в ее прекрасном теле. Чуть запрокинув голову, словно готовясь пить льющиеся прямо на нее лучи, женщина смотрела на Солнце. Во взгляде не было ни мольбы, ни подобострастия — одно наслаждение...

«Карлик» не показался и на другой день.

Еще с утра Люда приготовила все, чтобы фотографировать его, и теперь помогала Вале. Включали радиотелескоп. Его антенна, хорошо видная в окошко, послушно шевелилась, и тогда с самописца небыстро сползала лента, испещренная тонкими темными линиями. Это тоже были «фотографии» работы Солнца, только графические.

Земля, обласканная Солнцем, обязанная его теплу многим — и даже своей жизнью, — глядела на Солнце. И где бы и когда ни находилось оно, всегда на Земле были люди, которые смотрели на него пристально, даже с пристрастием. Едва лишь кто-то из наблюдателей замечал что-то подозрительное в жизни Солнца — и тут же — немедленно! — сообщение об этом шло в крупнейшие и удобно для постоянных наблюдений расположенные обсерватории: в Москву, в Вашингтон, в Токио... Новость мгновенно узнавали в Австралии, Чехословакии, Франции, Западной Германии. Сигнал геофизической тревоги облетал всех ученых, объединяя их, как бедствие на море объединяет моряков всех стран в одном желании: понять причины бедствия и, если возможно, спешно помочь... Едва лишь повышалась активность Солнца — и на сол

34