Вокруг света 1970-07, страница 12

I

яш Щ льбрехт Дюрер был слишком стар и мудр, Шк ж чтобы доверять дневнику слова, рожденные ш ж 1 лишь случайными эмоциями. Один из крупнейших художников своего времени, ученик и продолжатель Тициана и Джорджоне, Пальма Веккии Джиованни Беллини, он долго и потрясенно созерцал заморские художественные изделия, кажущиеся такими причудливыми в атмосфере европейского города, — созерцал как откровение, до конца осмыслить которое даже он был бессилен... «Никогда в жизни, — писал он апрельским вечером 1520 года, — я не видел ничего, что так радовало бы мое сердце, как эти предметы. Глядя на столь поразительные творения, я был изумлен утонченным гением людей чужих стран».

В то время когда Дюрер делал свою запись, «этих предметов» в частных музеях и «кабинетах курьезов» было еще совсем мало, и они казались столь же таинственными и непонятными, как и страны, откуда их привозили. Статуэтки, вазы и браслеты были для европейцев такой же экзотикой, как имбирь и попугаи, смуглокожие рабы и рассказы моряков о тропических лесах. И, как на всякую экзотику, на них возникла мода. Они даже превратились постепенно в предмет импорта: португальские торговцы заказывали капитанам судов, идущих в Африку, всевозможные изделия из слоновой кости. И, как всякая экзотика, они вызывали изумление и восторги. Им посвящали стихи.

Но восторгались европейцы экзотикой — не искусством. Мало кому было тогда дано увидеть в изделиях чужеземных мастеров «утонченный гений» — Дюрер писал эти слова за семнадцать лет до того, как папа Павел III в своей булле милостиво «даровал» обитателям новооткрытых земель «свойство настоящих людей»...

Этот «дар» был предложен Африке Ватиканом в 1537 году. Смысл его был, конечно же, не в том, чтобы «уравнять» в правах перед всевышним христиан и язычников. Отнюдь. Булла папы явилась сигналом к миссионерской деятельности, которая для африканцев оказалась не менее губительной, чем работорговля, — миссионеры сделали все, что могли, чтобы разрушить структуру африканского общества, его культурные и общественные традиции. И когда в XIX веке начался новый этап колонизации Африки (считая за начальный период ее «открытие» в XV—XVI веках), «европейцы находят здесь лишь остатки государств, — пишет французский африканист Жан Лод, — морально и материально разрушенных — итог четырехвековой безжалостной эксплуатации континента, оправдывавшейся «дикостью» Африки и ее «неспособностью к цивилизации».

Отсвет такого варварского отношения к иным культурам лег и на практику научного исследования Африки в «просвещенном» девятнадцатом. Классификацией и изучением произведений искусства африканских мастеров занимаются только этнографы. Основатель Берлинского музея народоведения Адольф Бастиан обращается с призывом «приобретать все, что можно, чтобы спасти от уничтожения произведения примитивных культур и сосредоточить их в наших музеях». По сути дела, это был призыв к грабежу национальных культурных ценностей Африки, хоть он и прикрывался словами о «спасении».

Но это было не худшее из того, что угрожало произведениям африканских мастеров.

Со второй половины XIX века в странах Африки в результате деятельности миссионеров начинается массовое уничтожение народной скульптуры. Маски, культовые статуэтки и фетиши сваливаются в кучи и сжигаются. В таких аутодафе гибнут тысячи и тысячи уникальных памятников, исчезает великое искусство, а с ним и тысячелетние традиции, питавшие творчество народных художников. В Северной Анголе, например, к 1872 году древнейшие памятники искусства были уничтожены полностью.

Этнографы в этом участия не принимали, но зачастую после них на местах не оставалось ничего более или менее ценного из того, что было создано древней самобытной культурой. Многих этнографов того времени можно сравнить с клондайкскими золотоискателями, которые не успокаивались до тех пор, пока в земле оставалась хоть крупинка золота.

Ко всему прочему этнографов интересовало в тот период чаще всего лишь то, что помогало бы «практикам» колонизаторской деятельности в Африке. Этнографические материалы, в том числе предметы искусства, рассматривались отнюдь не как художественные ценности, они просто должны были облегчить изучение африканского быта: африканские маски и статуэтки, составляющие сейчас гордость крупнейших художественных музеев мира, оценивались большинством исследователей как грубые поделки «дикарей», «приблизительные неумелые изображения людей и богов», как своего рода наглядные пособия для будущих колонистов.

Да и слишком чужды были канонам европейского искусства того времени произведения африканских мастеров. Трудно было ожидать от кого-нибудь из европейских «законодателей вкуса» признания того, что элегантное изваяние из мрамора и вырезанный из дерева «примитивный» идол в равной степени могут являться произведениями искусства.

И поэтому спустя четыре века с того дня, когда потрясенный Дюрер открыл для себя «утонченный гений людей чужих стран», в одной из энциклопедий четко и бесстрастно утверждалось: «У негров, которые, как все расы Центральной Африки, сильно отстают в области искусства, находят идолов, изображающих людей и воспроизводящих с гротесковой верностью характерные черты африканской расы».

Но буквально через год после выхода упомянутой энциклопедии перед Европой предстали произведения великолепной бронзы Бенина.

II

Это было одно из самых могущественных государств тропической Африки, а столица его город Бенин своей величиной, благоустройством, размерами зданий и дворцов поражала европейских путешественников... «Город, — писал в XVII веке голландский врач и историк Олферт Даппер, — вместе с царским дворцом имеет в окружности 5 или 6 миль. По одной его стороне тянется высокая стена 10 футов вышиной... Дворец имеет четырехугольную форму. Он занимает такую же террито

ю