Вокруг света 1970-07, страница 75

Нелегко было понять все это в коротком разговоре, и прежде всего потому, что понять нужно не просто одного человека, а одно из характерных явлений недавнего прошлого «империи божественного микадо» — камикадзе.

Согласно конституции, принятой после второй мировой войны, Японии запрещено иметь армию, вести милитаристскую пропаганду, не говоря уже об участии в каких-либо военных действиях. Так что если кто до недавнего прошлого и вспоминал о камикадзе, то только в разговоре о токийских шоферах такси, которые носятся с отчаянной скоростью, а к правилам уличного движения относятся как к личному вызову. Но в последние несколько лет вновь заговорили о камикадзе. Причем произошло это исподволь: заметка, другая, воспоминания, репортажи — и вот уже зазвучал старый рефрен о «рыцарях смерти, богах-сверх-героях».

В 1962 году, когда японские «силы самообороны» превзошли по огневой мощи старую императорскую армию, правительство Японии решительно взялось за воспитание у народа, и прежде всего у молодежи, «сознания необходимости защищать свою страну». Тогдашний премьер-ми-нистр Икэда провозгласил политику «хито дзукури» — «создания нового человека». Марксистская идеология — вот главная опасность для японской молодежи, утверждал Икэда. Необходимо создать «новую» идеологию, которая возобладала бы над марксизмом. Надо привить молодому поколению чувство уважения к императорскому гимну «Кими-гаё». А гимн начинается со слов: «Мы, японцы, превыше всего...» Рескрипт императора Мэйдзи о воспитании должен лечь в основу морали, предписал премьер-министр. Этот рескрипт, опубликованный в 1890 году, требовал от молодежи готовности отдать жизнь во имя величия императорского трона. А раз так, в школьных учебниках вновь замелькали имена «героев» захватнических войн в Корее и Китае, в них опять стала прославляться «доблесть» камикадзе, а ритуальные собрайия в храме Ясукуни в память о них — собирать целые толпы участников.

...Место это торжественное, храм Ясукуни. В темной земле, окружающей здание храма, покоятся символические останки

тех, чьи бренные кости лежат на дне Тихого океана. Холодно, моросит дождь, и посетители аккуратно складывают свои зонты и оставляют их у входа в храм, над которым обвис намокший лозунг: «Придет день, и вновь мы будем царствовать в Азии!» Около одной из стен сумрачного здания выстроено возвышение, окруженное знаменами с эмблемой восходящего солнца. Рядом на стульях разместилось несколько сот людей: родители, дети, родственники погибших камикадзе. В первом ряду сидят несостоявшиеся лет-чики-самоубийцы. На возвыше-ние-трибуну поднимаются ораторы, низко кланяются, целуют знамена, кричат «банзай!».

11 февраля 1967 года, впервые после капитуляции, в Японии отмечался праздник Кигэнсэцу — -День основания нации. В свое время он был запрещен как милитаристский, способствующий разжиганию фанатического национализма. «Восстановление праздника Кигэнсэцу сравнимо лишь с впечатлением, которое могло бы произвести возобновление чудовищных нацистских парадов в Нюрнберге», — наглядевшись на торжества в Токио, написал американский историк и журналист Дэвид Конде. В свое время для камикадзе считалось высшей честью погибнуть именно 11 февраля. Теперь бывшие смертники принимают самое деятельное участие в праздновании Кигэнсэцу. В этот день они снова видят себя богами.

Почтить же «погибших богов» в храм Ясукуни приходят сейчас и те, кто составляет планы создания новой армии, «соответствующей экономической мощи Японии, которая вышла на второе место в капиталистическом мире по национальному валовому продукту». Они приходят <в храм Ясукуни не просто понаблюдать. Именно с их благословения сегодня вновь звучат далеко идущие призывы: «Мы существуем лишь благодаря духам героев Ясукуни, павших на поле брани. Не предадим же героев Ясукуни! Полностью пересмотрим конституцию — крупнейшую раковую опухоль! Защитим родину от революции!»

И все же двадцать пять лет, минувшие со дня разгрома империалистической Японии, не прошли бесследно. Как бы этого ни хотелось наследникам тех, кто в свое время мечтал о японском владычестве в Азии, нынешнее молодое поколение японцев по-иному смотрит на их несбывшие

ся планы. Разве не об этом свидетельствует, например, интервью, которое взял итальянский журналист Гуидо Джероза у Кацутоси Такасэ, сына погибшего камикадзе, во время церемонии в храме Ясукуни?

«— Когда погиб твой отец?

— 25 октября 1944 года у берегов Филиппин. Его самолет взорвался, врезавшись в палубу авианосца.

— А когда ты родился?

— Месяц спустя.

— Когда ты узнал о смерти отца?

— Мне сказала об этом моя мать, когда я пошел в школу. Она объяснила мне, что мой отец погиб за то, чтобы наша страна была великой.

— Прежде чем умереть, твой отец написал вам письмо?

— Да, моей матери. Он написал: «Мне очень грустно, что скоро у нас родится сын, а меня уже не будет рядом, чтобы защитить его. Я хочу только, чтобы он любил своего отца, которого ему так никогда и не увидеть».

— Ты его любишь?

— Да. В детстве я даже мечтал стать летчикам, чтобы быть таким же, как он. Но потом передумал: сейчас я работаю телеграфистом на Центральном токийском почтамте.

— Веришь ли ты, что его смерть была полезной для твоей родины?

— Полезной? Так говорят. Хотя для сына полезней, чтобы отец был дома, не правда ли? Я читал много книг о прошедшей войне, но ни одна из них не вернула мне моего отца.

— Значит, ты не думаешь, что война была такой героической, как об этом говорят все эти «дядюшки», которые собрались сегодня здесь, в храме Ясукуни?

— Нет, я категорически против войны. По-моему, это самое страшное, что может быть на свете. И я уверен, что мой отец в душе тоже ненавидел войну».

...Да, многое изменилось в нынешней Японии. Потому-то так трудно было мне понять душу собеседника — бывшего камикадзе, ставшего священником-синтои-стом — во время нашего разговора в токийском корпункте АПН.

— Обрели ли вы веру? Нашли ли цель в жизни? — еще раз спросил я странного священника, что не успел погибнуть четверть века назад.

— Ищу, — коротко ответил он.

72