Вокруг света 1970-09, страница 65

всегда по рисунку можно узнать, откуда человек — из Асфары, из Гиссара или из Душанбе. От пестроты и красоты глаза разбегаются. По глазам этим разбегающимся приезжего за версту видно. Местным-то базар не в диковину. Меня, верно, поэтому и отличили. Окликнули. Под деревом два таджика сидят на корточках, дыню купили. Я на дыню эту засмотрелся. Они улыбаются.

— Эз куджа асту? — спрашивают.

Эту-то фразу я знаю. «Эз» — это «из» по-русски, «куджа» — «куда», получается «откуда», а «асту» — значит «вы есть». — Откуда вы? — спрашивают.

— Эз Москов, — отвечаю.

— Садись, — говорят, — дыню попробуй. У вас таких нет.

Достал один из них нож, ловко дыню раскроил, а я лепешку свою разломил на куски, счастливую лепешку, что перед входом на базар купил.

На этот раз совсем тощая сумка у почтальона. Но на нее смотрят с почтением. Ведь там новости о тех, кто еще долго не будет в Лубок Анту, там радость для одних и горе для других. А потому, считают люди, на всякий случай не грех почтительно относиться к таинственной сумке и людям, которым она доверена. Конечно, кое-кто теперь не очень верит в духов, но в таком месте, как Лубок Анту, что, как известно, означает «логово духов»...

«Если люди могут менять эти крючочки на бумаге на новости, — думает старый даяк На-ба, — то уж духам-то совсем легко переменить хорошую новость на плохую». И на всякий случай он следит, чтобы его тень не упала на плотный брезентовый мешок.

У старика много забот сегодня. Нужно найти кого-то, кто прочитает ему письма для всей деревни, до которой идти пять дней из Лубок Анту. Прочитает медленно, несколько раз, чтобы он смог запомнить все до мелочей. А то у них в деревне ни одного грамотного. Если он не узнает, что написано, то тонкие листки с черными крючками будут молчать, пока не изотрутся в руках родственников, а те каждый день будут их разглаживать и внимательно разглядывать, напрасно стараясь проникнуть в тайну «говорящей бумаги».

Иной раз бывает не легче и оттого, что прочтешь. Прошлый раз пришло письмо от Ибада — сына старосты, который служит в армии. Он написал, что его сделали капралом. А что это такое? Тогда он не спросил в Лубок Анту, и староста велел снова отправляться в путь, чтобы знающие люди растолковали это слово. Теперь-то Наба знает, что стать капралом — это хорошо. Сын старосты сделался начальником, который даже важнее полицейского, сопровождающего сборщика налогов. Когда Ибад вернется домой, он сможет заступиться за соседей, если сборщик налогов потребует лишнего.

Занятый своими мыслями, старик не заметил, как вернулся на почту. А начальник Судойо налил почтальону большую чашку туака из бамбукового ствола, в котором вкус напитка не портится, и сразу сел разбирать почту.

Ну конечно, первым получил свои конверты лавочник Лим. Он доволен новостями. Племянник У Чен пишет, что з городе цены на смолу дамар, которую собирают для него даяки в джунглях, повысились. Недаром он придержал свой товар. У них-то в Лубок Анту цены не меняются.

А вот Асем, который научился читать, когда работал на плантации, получил плохие вести. Он держит в руках маленький листок и, шевеля от напряжения губами, снова и снова складывает из букв слова, которые говорят ему, что старший брат умер перед самым возвращением домой.

Значит, у Асема прибавится забот. Придется теперь кормить вдову и трех маленьких племянников.

Старый Наба терпеливо ждет. У него в руках тоже два конверта. Почти все уже прочитали свои письма, но все еще сидят на своих местах. Невежливо прочитать письмо и сразу уйти. Тем более что начальник Судойо тоже хочет все узнать. Он знает всех, и его здесь все знают.

Вон там, в углу, кажется, кончил читать Нгад-жу. Старик подходит к нему и опускается на корточки, протягивая конверты. С треском рвется бумага.

— О, тебе письмо от внука. Новости хорошие, — говорит Нгаджу, пробежав глазами письмо.

Наба закатывает глаза, и для него исчезает все вокруг, кроме размеренного голоса Нгаджу.

— «Буду работать здесь, — слышит старик слова внука, — до следующего сухого сезона. Тогда хватит денег отдать долги и всем купить подарки... Скажи Сити, что она получит новый саронг. Сейчас вожу на повозке каучук в город, потому что недавно распорол парангом ногу, ходить трудно... Табиб сказал, что через месяц снова смогу валить лес...»

«Хорошо, — кивает головой Наба, — вот только поможет ли чужой лекарь — табиб? — думает он. — Нужно будет принести жертву духам, чтобы с внуком ничего плохого не случилось».

А вокруг на столе, на лавках и просто на полу деревенские грамотеи за небольшую мзду пишут ответы. Нужно спешить. Прау почтальона уйдет в Симанганг сегодня же. У конторки, где сидит Судойо, толпятся люди. Начальник почты собирает медяки и никелевые монеты, которые достают кто из кошелька, кто из пояса, а лесные жители — из лубяных сумок.

Запечатанные конверты, на которые Судойо наклеил марки, нужно опустить в узкую щель деревянного почтового ящика. Начальник почты очень любит порядок. Он никогда не возьмет письмо из рук, если его не опустили в ящик. Только оттуда попадают письма в сумку почтальона.

«Ну что ж, — думает Наба, который предпочел бы все-таки отдать письмо прямо начальнику, — в каждом месте свой обычай».

Снова все толпой идут на берег, вспоминая, не забыли ли чего написать в ответном письме туда, в долину. Пройдет два месяца, а может быть, и больше — капризный характер у реки Саравак, особенно в сезон дождей, — пока снова из-за поворота реки покажется прау почтальона и голопузый мальчишка, ворвавшись в контору, задыхаясь, крикнет: «Почта пришла!»

Ю. ПАПАМИШИ

63