Вокруг света 1970-12, страница 34

ТЮМЕНСКИЕ ДОРОГИ

▼ со стр. 7

лись буровые станки, трубы; все чаще среди пассажиров стали появляться геологи, геофизики.

Помнил Болин, как в сентябре 1953-го кто-то из приятелей-речников привез весть, что на берегу речки Вогулки, у села Березово, открыли газ. И фонтан гремит, ревет... Потом прослышали про нефть в Шаиме. И под боком, в Усть-Балыке, было обнаружено огромное месторождение. Каждая скважина требовала полторы-две тысячи тонн оборудования и материалов. А кто их мог доставить в условиях тюменского бездорожья, кроме речников?

Из Усть-Балыка Болин вместе с капитаном Николаем Луневым повел первую нефтеналивную баржу. То была экспериментальная проводка: искали наикратчайшие пути и способы буксировки барж в лабиринтах проток. По пути, проложенному ими, потянулись караваны барж на Омский нефтеперерабатывающий завод.

Густо забегали по реке суда, на пассажирские линии вышли скоростные «Ракеты». При таком насыщенном движении и без того сложные участки — от Александровского до устья Иртыша, Нялинские перекаты и прочие — могли стать грозой для судоводителей без четкой путейской службы.

...Наш катер между тем начал мелко трястись и понемногу сполз носом с береговой отмели. Он поворчал немного на одном месте, пустил крутой бурун и стал не торопясь забирать влево.

— Для начала оттуда посмотрим, — показал Болин в сторону далеких плавучих кранов. — А потом уж и к новому порту... — По-видимому, он решил обстоятельно показать весь Сургут с воды.

— Леонид Васильевич, поглядите, остров уже торчит, — высунулся из рубки парень с удивленной физиономией. — Вчера еще не было...

Из воды и вправду торчал низкий островок.

— Вода падает, — объяснил мне Болин. — Но это еще ничего. Сезон такой. А вот на Романовских перекатах — километрах в двадцати пяти вниз

отсюда — гляжу, остров нарастило. Из подводного серёдка — целый остров. И название уже такое красивое придумали — «Золотые косы», вроде пляжа выходит. А мы там в свое время ходили спокойненько. Да. — И он вдруг надолго задумывается...

Мы рассматривали новый лорт Сургута. Вроде бы только вчера Болин бродил здесь по пустым откосам с крошечной дочуркой. А нынче вот и дочь подросла — в школу отправляется, в первый класс. И пустых откосов уже нет — бетонная площадь порта...

— Так куда ты дальше отправляешься? — спрашивает, не поворачиваясь, Болин. — А, на Самотлор... Говорят, там под озером-то целые нефтяные моря, и границ еще не нащупали — куда ни ткни — венеду нефть, да. Приятель мой все туда на рыбалку раньше ездил'. Зимой чаще на нартах. Вот таких окуней по мешку привозил. Теперь-то небось и сам нефтяником стал.

ДЕНЬ В ВОЗДУХЕ

Последний час в Сургутском аэропорту. Билет уже в кармане, дожидаюсь объявления посадки.

Рев моторов, густая пыль висит над рыжим полем. Здесь я оставляю много хороших знакомых. Вон не спеша прошел в здание Николай Быков — командир авиападразделения. Сейчас он войдет в знакомый кабинет, где на стене—карты, схемы и ободряющий плакат: «Пилот, помни: возврат из-за плохой погоды — не позор, а проявление высокой дисциплинированности».

А вон Иван Терентьев, из того же подразделения — плотный, скуластый, в кожанке — командир гидросамолета. Махнул приветливо рукой, прыгнул в аэропортовский автобус. Опять, наверное, в гидропорт, к своему АН-2 на поплавках, а там — в облет с пожарниками-десантниками, или геофизиков перебазировать с озера на озеро, а может, и куда-нибудь подальше, к Тарко-Са-ле, за пятьсот с лишним километров — обслуживать поисковые партии... Где только не

бывает экипаж Терентьева — в Салехарде, Тазовске, Нефтеюганске, Мегионе... Свежую рыбу в рыболовецких бригадах забрать — и на комбинат вывезти, выполнить заявки с газовых и нефтяных месторождений, патрулировать леса... И никаких тебе аэродромов — было бы озеро для посадки подходящее. А озер в Тюмени хватает. «Озер-то хватает, — вспоминаю я рассказы Ивана. — С ориентирами плоховато. А как летать без ориентиров? Вон на юге... Изба Рымкова, да изба Тайлакова. Теперь поселки, конечно, как грибы растут... Издалека видно — свежее дерево, тес — светлые дома на фоне темной тайги...»

Через толпу пассажиров у калиточки пробирается на поле высокий, улыбчивый, с ямочками на щеках пилот Сергей Павлушин, вертолетчик. Портфель его против обычного набит битком, а на плечах, несмотря на солнышко, плащ. Значит, собрался Павлушин куда-то далеко и надолго, вероятно, на север. Вчера, когда мы провели с ним день в воздухе, летали вдоль Оби, он был одет полегче.

...С непривычки было все-таки трудновато вот так целый день: вверх — вниз, взлет—посадка. Опять вверх и снова вперед, над согрой — болотистыми низинами с угнетенным лесом, над реками и озерами. Даже в редких промежутках, на земле, в ушах все равно вой и грохот, и всякие пустяки начинают раздражать.

А Павлушину хоть бы что — как сел за штурвал своего зеленого МИ-1, бросил за спину видавший виды портфельчик, так целый день. Достанет из кармана теплое яблоко, пожует — вот тебе и обед, огрызок в форточку выбросит. Поглядит вниз — ага, вот уже и Ватинский Еган, петлявая речка. А справа, далеко-далеко, сплошная синь — Обь. Где-то впереди рыбаки должны стоять.

Карту и не трогает — любые воздушные маршруты облетаны им не раз и не два.

Целый день я трясусь в кабине рядом с Сергеем Павлу-шиным между небом и землей. «Километров пятьсот прошли», — подсчитывает он вечером. А я припоминаю стоянки: Самотлор, Локосово, Тромъеган...

32