Вокруг света 1971-02, страница 57

понять их и сделать своими. Только солнце непокорно людским желаниям. Разве лишь одни бледные, голубоглазые дети, которые играют желудями под огромными, одетыми шершавой корой деревьями здесь, на горе, потому что им не по душе шумные сверстники, разве одни голубоглазые дети могут побежать и принести солнце, осторожно сжав его в круглых ладошках, как иногда приносят они домой теплых птенцов, которых нашли в поле, в цветущем клевере.

— Вот смотри! — он показывает рукой на шумящие вершины деревьев. — Они ближе к солнцу. А птицы ближе к вершинам. А ветер — к птицам. А мы где-то между травой и деревьями.

— Под нами гора, в горе — камень, в камне — холод, в холоде — мрак, в мраке...

— Ничто.

...— ничто, — повторила она. — А что в этом ничто?

Они взялись за руки и пошли дальше, провожаемые солнечным светом и зеленью трав. Над их головами вились длинные ленты птиц, раздавался

шум крыльев, сквозь которые проникали тихие вечерние лучи, молчаливо рассказывающие им о том, что такое любовь, нежность, время.

— А почему мы слабее травы? — вдруг спросила она, когда они уже спускались в тихую долину.

— Кто это «мы»?

— Да все мы! Люди, дома, дороги. Не знаю ничего более жестокого, чем трава.

— Не надо, — попросил он. — Смотри, какая тихая и уютная наша долина.

— Везде растет трава. В долинах, на горах, под деревьями...

— Перестань! Что с тобой?

— Ничего. Мы были на той горе, и я думала о камнях, которые заключены внутри ее, а потом...

— А потом о траве?

— Да.

— И тебе поэтому теперь так грустно?

— Нет. Мне совсем не грустно. Когда я тебя еще не знала, я тогда прямо боялась травы, а теперь... Я о ней думаю и совсем не боюсь... Как ты думаешь, наш мальчик будет голубоглазый?

Они приселг i под дикими яблонями и смотрели вниз на дома, людей, на тропу, еще теплую от прошедших по ней ног, на окна, уже пламенеющие от заходящего солнца. Мир был зеленым, и они хотели в нем жить вечно. Она легла навзничь на теплую землю и тихо лежала, радостная и таинственная, потому что чувствовала, что в ней бьется новая жизнь. А он сидел рядом, обхватив руками колени и опершись на них подбородком. Над ними висели огромные сумерки, такие большие, что в них могло поместиться все, что видели глаза, и еще оставалось много места небу, теплу и доброте всех людей. Под склоном желтела дорога, и прозрачная пыль провожала машины, которые двигались медленно, стараясь не потревожить покой холмов и трав.

— А мой мальчик никогда не умрет? — неожиданно спросила она, и голос ее дрогнул.

— Конечно, не умрет. Ведь будут его дети, потом дети этих детей... Всегда в мире будут люди.

— Всегда? — спросила она, опираясь на локоть и посмотрев на гору. — Ты думаешь, всегда?

Рисунок И. БЕРЕЗИНОЙ

Он услышал в ее голосе не испуг, а что-то большее, но, засмотревшись на долину, полную тишины, не повернул головы. Когда он оглянулся, ее глаза были по-настоящему зеленые от блеска травы. Он тоже взглянул на гору и увидел скрюченные корни деревьев, сосущие из глины влагу, и мрак, почувствовал в своих костях холод земных глубин и сырость.

—- Так должно быть. Зачем думать, что жизнь кончится? — сказал он, пожимая плечами. — Что останется только солнце, горы и...

— Огромные камни?

— ...камни.

— Но я обязана знать. В этом мире будет жить мое дитя. Как?

— Пойдет в школу, будет работать, слушать радио, есть, спать... Женится, состарится...

— Ты меня не понимаешь, — опечалилась она.

И принялась думать сама. Над дикой яблоней светилось небо. Она представляла своего ребенка, который ходит по огромному миру, маленький и слабый, во все пытливо всматриваясь и стараясь понять.

Она села на траву и стала тоже смотреть на долину, на уютные жилища людей и розовый дым над крышами. День уходил, он уже достиг холмов на горизонте, были видны края облаков, плывущих в лучах заходящего солнца. Природа к чему-то готовилась. По дороге брели коровы, кивали колодезные журавли, махали крыльями в своих хрустящих гнездах аисты. Темнел лесной хребет, холмы вбирали в себя свет и солнечное тепло, от одиноких деревьев тянулись длинные тени, оставляя их ветру и ночному шороху. И даль уже не была такой ясной, она скрывала в себе что-то большее, чем днем.

— Как прекрасна наша земля... — сказала она.

Он молчал, не зная, что к этому прибавить. Земля и вправду была прекрасной, и небо было большое-большое, и большие птицы летали там, еще видя солнце за горой.

— Побудем еще здесь... — покорно попросил он.

— Нет. Пойдем. — Она глубоко вздохнула, потому что недавние пугающие мысли постепенно исчезли, уступив в ее душе место тихому празднику.

Они медленно встали и пошли вниз, к своему дому.

Перевела с литовского Е. ВЕТРОВА

55