Вокруг света 1971-05, страница 17

ДОРОГА К БАШНЕ

Т со стр. 5

Проходя мысленно весь этот круг, Гуров понимал, что имеет дело не просто с выбором: остаться ему тут или нет, он имел дело все с тем же доверием. Даже «гений», лично ему неприятный, был «притянут» сюда все той же силой, которой он, Гуров, все еще сопротивлялся, размышляя, менять ли свою жизнь так резко и, видимо, бесповоротно или не менять ее уже никогда.

«Газик» монтажников притормозил впереди.

— К башне, что ли? — кричали из него.

Гуров побежал.

Ему уступили место впереди. Во всех машинах это место было привилегированным, Гурову не хотелось стеснять незнакомых людей, но вскоре он понял, что и не стесняет их. Уступивший перелез в маленький кузов позади сидений, там сидел еще кто-то, и они очень оживленно говорили. Разговаривать там было удобней.

Гуров прислушался. Говорил в основном тот, которого он немного знал, — начальник монтажников. Другой только спрашивал.

— Сколько ж здесь поворотов? — спросил он.

— Девяносто восемь. Точно. Дочка считала, Маринка... Мы так и не смогли — терпения не хватило. Раз сорок принимались. До пятидесяти дойдешь — и бросаешь. Надоедает.

«Как же его зовут? — старался вспомнить Гуров. — Кажется, Николай».

Солнце било прямо в глаза. Гуров опустил козырек.

— Вот здесь «Скорая помощь» загремела, — выкрикивал Николай. — Точно! На этом повороте... Метров двести летела. Вон туда.

Сзади умолкли — наверное, как и Гуров, представляли, как она летела. Потом Николай заговорил тише:

— У каждого почти поворота имя было — сами дали. Сейчас уж я подзабыл... Вот этот — «Коварство и любовь».

Николай усмехнулся.

— Как же тогда телескоп везли? — спросил другой голос.

— Его по этой дороге тащили. Дорога-то новая, специально

делали. Все точно рассчитывали, каждый поворот. Вот «Тещин язык», кстати... Телескоп везли по черной дороге — летом. Как парад был. Все движение от самой Невинки перекрыли, чтоб кто не помешал. Впереди ГАИ ехала. Жара — сменщики все наверх повылезали, голые лежали, загорали. А сбоку еще две пожарные машины ехали — скаты им поливали, чтоб не горели... Курорт! Жуть была, когда кран по кускам втаскивали.

— Разве не по этой дороге?

— Да ее ж не было — этой...

Слышно было, как Николая

раздражает непонятливость соседа.

— И зима — прям сумасшедшая! Мы по Марухской его втаскивали. Это даже и не дорога — так...

Машина шла быстро, поднимаясь все выше и выше, и Николай говорил теперь, почти не прерываясь. Он не ждал вопросов, ему хотелось успеть сказать больше, пока не кончилась дорога. «Зачем? — думал Гуров. — Ведь тому все это «без разницы»!»

— Даже не представляю сейчас: неужели это мы сделали? Просто не верится!

Николай нагибался, разглядывая в стекло дорогу, и голос у него получался сдавленный.

— Шоферы боялись этой Марухской дороги как огня. Прямо убегали. Поработает неделю и сбежит... Но были отчаянные! Раз карачаевец один ехал. Двое суток ведь поднимались эти десять километров, с ночевками ехали. И снег валил. Все время... Сумасшедшая зима! Карачаевец этот наверх затащился, приходит— глаза вот такие. «Что за дорога такая, — говорит, — два дня ехал, ночь ехал — ни одного спуска!» — «Поедешь еще?» — спрашиваю. «Конечно, поеду».

А Вася был, Болотов... Его мы с автобазы в Черкесске прямо выкрали. Выходили с утра и по всем автобазам шарили — сманивали. Этот с юмором был. Раз заехал наверх, в теплушку влез, а там ребята в «козла» резались. «Сейчас, — говорит, — думаю, тоже сыграю, только переоденусь... Штаны, — рассказывает, — начал расстегивать, утром просы

паюсь — две пуговицы так и не успел расстегнуть, заснул».

А потом мы с ним зависли. Оба ската ухнули вниз... Я даже не вылезал — привык уже. А он выпрыгнул. Стоит перед машиной и орет на меня: «Не могу больше! У меня справка есть! Я больной... Вот она, справка! Отправляй в Ростов! Ну его к...» — «За тягачом, — говорю,— сначала сходи». Посмотрел так на меня. «Ладно», — говорит... До конца работал. Пока кран не собрали.

А еще Толик упал. Кувыркался на КРАЗе вниз и даже не выскочил. КРАЗ на колеса внизу встал. А он потом говорит: «А чего выскакивать? У КРАЗа кабина крепкая. И вообще, все это случайность и ерунда. Только из получки не выворачивай за вмятины».

— Выкиньте меня здесь... — попросил Гуров.

— А чего не до конца, борода? — наклонился Николай. — Просто гуляешь? Останови ему.

— Вот здесь я тогда и вышел, — сказал Гуров.

Странное совпадение получилось: я приехал к телескопу тоже в пятницу вечером — два дня у башни никого не было, стоял там все тот же сторож, — и я, познакомившись с Гуровым, специалистом по оптике, бродил с ним под башней. Он любил бродить.

Оказался он человеком общительным и мягким. Рассказывал о себе и других задумчиво и с какой-то очень старательной точностью. Словно на моих глазах рассматривал то, о чем говорил, и все боялся что-то упустить. Даже его рыжая борода была какой-то ясной, тоже очень старательно сделана была, и брил он ее, уединяясь в кухне, чтобы никто не видел.

— Я нарвал тогда рододендронов, — сказал Гуров. — Вон у того ручья... Если их поставить в воду, они распускаются. Дней через восемь, — не удержался он, чтобы не уточнить.

— Красивые. И растут только на высоте больше тысячи восьмисот. Как раз под башней.

Я пытался представить, что он думал, когда разгребал снег, рвал цветы с жесткими листьями и уже наверняка знал, что не повезет их домой. Но спросил о другом.

— Оптику уже ставят? — спросил.

— Ставим, — улыбнулся он.

15