Вокруг света 1971-05, страница 20

Капитан отфыркивается у кормового трапа и протягивает нам какой-то буроватый ком. Наган? В кобуре?

Первая находка.

— Там, по-моему, сейф. Кобура лежала в верхнем отделении ящика. Крышка сорвана взрывом или открыта... Плохо видно... В одной из носовых кают.

Эсминец лежит на грунте с дифферентом на нос, на левой скуле, и нос корабля лучше всего сохранился, а середина вся раскрыта от той бомбежки. А теперь уже и от времени.

Обсуждаем проекты подъема ящика. Для наглядности из бумаги выклеиваем корабельный нос эсминца. Видимость неважная, а надо точно знать, в каком месте корабля ты находишься под водой.

Ходили Корчагин и Копыченко. Говорят, что закрепили за сейф крест-накрест ходовой конец. Второй мы закинули за сигару. Теперь самое главное — подтянуться катером так, чтобы встать точно над ящиком (под панер, как говорят моряки).

У кепа воздуха в аппарате всего на пять гарантированных минут, поэтому на всякий случай засек время, как бы не увлекся. Толя работает под самым «Дельфином», и пузырьки воздуха не всегда видны.

Тянули всем катером, осторожно, на «раз-два — взяли».

Из воды показался ящик. Действительно, сейф. Длинный металлический. Весь черный от мидий, донных ракушек и травы. Открыт. Дверца полусорвана. Приподняли над водой, но дальше ни в какую. Капитан скинул акваланг и схватился за канат. Догадались, перехватывая канат, перетянуть ящик поближе к корме, где борт не такой крутой.

Стало страшно: вдруг не вытянем? И взяла злость.

Вытащили!

Сейф полон. Но чем? Что там? В верхнем отделении, по словам Копыченко, лежал наган в кобуре и ремень с патронником. В нижнем, по-видимому, книги. Видны спрессованные листки. Зачем хранить в сейфе книги? Тогда бумаги. Но какие? Если бумаги, значит, прочтем. Обязательно. Бумага хорошо сохраняется в воде. Кто мог жить в каюте с левого борта, под рубкой? Когда я однажды шел на эсминце, я спал в каюте командира по правому борту.

Слава рсторожно льет из чайника воду внутрь ящика — вы

мывает ил, выбирает мидий. Капитан возится с наганом. Кобура закаменела, но цела. Наган, к сожалению, сохранился хуже. Всего лишь ручка, барабан и кусок ствола. В барабане семь патронов. И еще семь в патроннике на ремне. Патроны 37-го и 40-го годов.

22 августа. Отправили радиограмму: «Нашли сейф и личное оружие офицера».

Сейф решили не трогать до конца экспедиции. Надо постепенно высушить этот бумажный кисель. Сейф поставили под тент на ют. Целый день он сох на воздухе, в тени, и теперь на ночь Слава накрыл его старой кожанкой и спеленал брезентом.

25 августа. Крепили все на палубе, и в первую очередь сейф. Он еще не просох окончательно, но листы бумаги уже отделяются друг от друга. Видны отдельные буквы и слова. Тут, очевидно, и канцелярские папки, и пачки бумаг в газетах. Я почему-то уверен, что сейф, который нашел Копыченко в левой носовой каюте, принадлежал комиссару эсминца Золкину Дмитрию Степановичу. Откуда такая уверенность, сам не знаю. «За» пока только то что, если в правой по борту каюте жил командир эсминца, в левой должен жить комиссар.

Нырнуло пустое ведро, забывшись, я оставил его на палубе... Если бы знать, когда кончится эта проклятая болтанка! Надо искать укрытия за маяком. Там коса поворачивает на север, и, наверное, можно укрыться от зюйд-веста.

— Так и будем бегать вокруг косы! — ворчит Копыченко.

Капитан злой и хмурый. Все работы срывает погода.

Пошли за маяк и увидели, что мы не одни ррячемся от шторма. На якорях стояли два больших сейнера и одна рыбацкая байда, совсем маленькая, меньше нашего катера.

Был чудесный закат, и тонули в небе красные миноносцы облаков. На сейнерах зажгли якорные огни. Зажгли и мы свой фонарь. Только на маленькой рыбачьей байде ничего не зажгли.

Вода горит фосфором. И светится трап, и якорный канат, и видно, как светится стремительно плывущая рыба. Это кефаль.

27 августа. Решили, несмотря на качку, идти на «Фрунзе». Ветер стих, и пошел небольшой дождь. По идее он должен «прибить» волну.

Через час волна действительно немного «прибилась», и Корчагин пошел в поиск.

Удача! Толя вытащил целый резиновый мешок, набитый легководолазными резиновыми костюмами. В мешке перчатки и резиновые сапоги, и все в удивительно хорошем состоянии. На сапогах клеймо фабрики «Красный богатырь», 1940 год.

Николенко и Копыченко нашли два кислородных прибора с регенеративными патронами. На «кислородниках» манометры. Манометры работают, несмотря на то, что под стеклом находилась вода. Когда отвернули вентиль баллона, стрелки «ожили» и показали 150 атмосфер.

Мы смотрели на них как на снаряды. Баллоны полны сжатого кислорода и пролежали под водой тридцать лет! Малейшая трещинка или просто усталость металла — и теперь, очутившись в другой среде, на воздухе, они могут рвануть как снаряды.

Копыченко сказал, чтобы все ушли на нос, и быстро открутил вентили. Раздался хлопок выстрела.

Копыченко невозмутимо сидел на корме. Оказывается, лопнул всего лишь резиновый мешок «кислородника». Копыченко «стравил» баллоны до нескольких атмосфер и перекрыл вентили.

Я стал очищать баллоны от мидий и нашел дату изготовления: «1.Х1.40 г.». Тогда же или чуть позднее баллоны аппаратов заправили газом. По некоторым признакам можно судить, что аппаратами и резиновыми гидрокостюмами на эсминце не пользовались. Мы «глотнули» кислород из тысяча девятьсот сорокового года, и Копыченко пожалел, что мы не перепустили его в свои пустые баллоны. Воздуха у нас мало.

В этот день достали еще пепельницу из кают-компании и усилитель от киноаппарата. Корчагин говорит, что там есть и кинопленка.

28 августа. Из воды поднимается наш кеп. Он отплевывает воду, откидывает на лоб маску. На лбу и щеках красноватый полукруг присоса от резины, на усах капельки воды.

Капитан стоит на ступеньке трапа и просит курнуть. Но сигарет уже нет. Кончились. Есть папиросы и махорка. Боцман протягивает капитану козью ножку, а я кружку какао.

Когда идет волна, слышно, как

18