Вокруг света 1971-05, страница 21

I

хрипит бакен-ревун, возле которого мы стоим.

Кеп торопливо затягивается махоркой, потом принимается за какао. Он никак не может согреться.

— Как колокольчики, — говорит он, протягивая мне обыкновенную лампочку с желтым цоколем.

— Что как колокольчики?

— Лампочки. Понимаешь, там под потолком образовалась небольшая воздушная подушка, и, когда мы шуровали, лампочки подвсплыли. Теперь звенят как колокольчики.

Волосок цел. Надо /же! Там под водой перекрученные взрывами трубы и паропроводы, перекореженные пушки и торпедные аппараты, раскроенные каюты и кубрики, разбитые приборы и свалившаяся на бок рулевая колонка на ходовом мостике. А ламтючка цела! Совсем целая. Только в стеклянном пальце, от которого отходят волоски, — вода. Но когда она высохнет, лампочка может загореться.

— И ни одной мидии, ни одной ракушки к ней не присосалось!

— Значит, будет гореть, — говорит капитан. — Если бы была облеплена, тогда бы не загорелась.

— Почему?

— Возьми мину, снаряд, торпеду на дне моря. Если вся в мидиях, значит пустая, обезвреженная. А если чистенькая — от такой подальше. Очень чувствует эта двухстворчатая ракушка, где ей домик свой делать.

Еще одна загадка моря.

29 августа. Сегодня наконец решили притронуться к сейфу.

Осторожно, с помощью кисточек и воды отделяем листик от листика. Письма, конспекты, записи политбесед. Нашли несколько незаполненных анкет по приему в партию и две росписи на уголках бумаг комиссара эсминца Золкина.

Прочитал на газетном обрывке: «Сегодня на Краснофлотском бульваре в 19 час. 00 минут... танцы... Будет показан кинофильм «Мы из Кронштадта»... 21 июня 1941 года».

Они, наверное, успели состояться — эти танцы в последний мирный субботний вечер. Там, на знакомом бульваре, у памятника погибшем кораблям, А черкез несколько часов главная база флота приняла на себя первый неожиданный удар фашистов...

30 августа. Вода холодная, но под водой ребятам жарко.

Нашли на разбитом ходовом мостике рулевую колонку и целый день, сменяясь, «рубили» ее, чтобы поднять. Когда наконец подняли и очистили секторы рулевых поворотов, определили по стрелке последнее положение руля. Стрелка стояла точно на 0. Значит, руль стоял прямо.

Последнее положение руля. Последняя команда раненого командира Василия Николаевича Ерошенко на горящем ходовом мостике...

Как все там было?

И сентября 1941 года эскадренный миноносец «Фрунзе» вышел из севастопольской бухты. Это был красивый немолодой корабль, оставивший за кормой двадцать пять лет жизни.

Под флагом командующего эскадрой Черноморского флота контрадмирала Л. А. Владимирского эсминец шел в Одессу: вез секретные документы и план высадки первого в истории войны морского десанта черноморцев под Григорьевкой и Чебанкой.

Стоял полный штиль. Давно скрылся за кормой Севастополь, и прошел справа по борту далекой песчаной полоской низкий Тарханкут с башенкой-маяком — последний лоскуток Крыма. И уже открылся вдали столби-ком-спичкой основной Тендров-ский маяк.

Команда обедала на боевых постах, когда сигнальщик крикнул:

— Справа пятнадцать... Силуэт корабля и дым!

Сигнальщик торопился и пропустил в докладе слово «градусов».

Справа пятнадцать — это значит совсем немного, на пятнадцать градусов правее носа, чуть-чуть в сторону от мысленно проложенной линии курса.

Как представить, что было потом?

Полный ход на сближение с горевшим судном. Гибель канонерки «Красная Армения». Спускаемые шлюпки... Спасательные круги... Люди за бортом в масляной воде...

И самолеты Ю-87. Новейшие одномоторные пикирующие бомбардировщики. (В этот воскресный день черноморцы впервые встретились с ними.) Еще неделю назад они бомбили английские крейсера в Средиземном море.

Полный ход. Форсаж главных машин, и бешеная стрельба из всех видов оружия вплоть до главного калибра. (Зенитных ско

рострельных автоматов и новейших по тому времени зенитных орудий на «Фрунзе» не было. Были старые лендеровские пушки.)

Самолеты падали и падали в крутом пике. И успевали, бросая бомбы, уходить из огня устаревших для их скоростей зениток и снова падали, ревя на форсаже моторами. Вот уже разрыв близко от кормы... Доклады о пробоине и повреждениях, и молчание зениток на юте. Только одинокий стук пулеметов — длинный, до конца ленты.

Потом смерть комиссара эсминца Золкина Дмитрия Степановича. Он спокойно и несуетливо спускался с мостика, шел под огнем широким морским шагом, чтобы проследить за затоплением носовых артпогребов. И гибель капитана 1-го ранга С. Н. Иванова. (Он вез черный портфель с документами и планом высадки григорьевского десанта.)

Потом взрыв бомбы рядом с мостиком... Вышедшие из строя системы управления и связи. Тяжело раненный командир корабля В. Н. Ерошенко, и легко — адмирал Владимирский. И цепочка матросов, которую ставит адмирал, чтобы передавать голосом команды в машинные люки. Он сам командовал с палубы.

И толчок о грунт...

Широкоскулый буксирный пароходик ОП-8 с задымленным флажком вспомогательного флота подошел к эсминцу и пришвартовался за трубу корабля. Прямо за трубу.

Огонь единственного пулемета буксира... убитый пулеметчик... И бомба в корму...

Так заканчивался этот далекий воскресный день 21 сентября 1941 года на Черном море в районе Тендровской косы, где покачивается сейчас в волнах бакен-ревун и стоит недалеко от погибшего корабля рыжая старая сигара.

Моряки плыли к косе. Раненых подбирали шлюпки.

Последними притопленный буксир покинули адмирал и командир корабля. Адмирала забрал торпедный катер. Человек в мокром кителе с широкими шевронами флагмана на рукавах — единственный, который точно, на память, знал план, время и точку встречи отряда высадочных средств с кораблями севастопольского десанта. Десант должен был состояться!

2*

19