Вокруг света 1971-06, страница 29
ному хинину, испытанный в самый разгар эпидемии, получил «добро» клиницистов. За шесть лет старший научный работник Сухумской станции с помощью других молодых хинологов: П. Кибальчича, А. Фогеля, К. Момот — в основном успешно решил некоторые вопросы освоения хинной культуры в СССР. На далеком острове Ява времени от первых посадок до получения первого промышленного сырья ушло в три раза больше. Оригинальный метод выращивания однолетнего «дерева» получил горячую поддержку и помощь Вавилова. Статью Мо-лодожникова опубликовали в научном сборнике. В предисловии к сборнику о работе исследователя было сказано: «Нигде в мире не имелось столь дерзкой и смелой постановки вопроса и опыта в освоении типично тропической культуры в самой суровой субтропической зоне на 42—43° северной широты». III. ТРОПИКИ В СУБТРОПИКАХ Так вот, есть у нас в стране «суровые субтропики» — Черноморское побережье Абхазии и Аджарии. Здесь проходит северная граница субтропиков. На Черное море дышит Арктика. Наши горы не могут защитить от нее побережье зимой. А для растения сырой холод пагубнее, чем сухой мороз. Зато летом в наших субтропиках и влажно и очень жарко. Такая погода мало-мальски пригодна для пришельцев из банной тропической духоты. Поэтому попытки переселять сюда экзотические растения даже с экватора возможны, но, как убедились исследователи на примере того же хинного дерева, нелегки. Я приехала в Кобулети ранней весной. И успела еще захватить пору «сырого холода». Зябкая рассада нежилась и дремала за стеклами теплиц. Производственные поля совхоза и опытной станции были покуда черными и пустыми. С серого, словно не выспавшегося, неба неохотно моросил дождь. В эти дни Молодожникова можно было застать в кабинете. С восьми утра до восьми вечера. Но поговорить — не очень. Весь день в кабинете толкался народ. Приходили за советом, за помощью. Аспиранты, кандидаты наук, лаборанты... Всем уделял Михаил Михайлович внимание. Исключая меня. Мне он сказал прямо: — Думаете, мы вам рады? После каждой корреспонденции о нашей станции, — говорил он, топорща кустики бровей, — приходят сотни писем. Пишут хворые люди. Прочтут и пишут. Лекарство просят. Отказывать приходится. Объяснять, что опытные лекарства допускаются до больного лишь через несколько лет после испытаний. Проверенные растения мы отправляем в сырье, на производство. У нас на станции лекарств нет, запомните. Все они в аптеке. Люди не верят, обижаются. Ну разве не хотел бы я всем послать хотя бы тот же почечный чай? Не могу. Нет его у меня! Этой вступительной тирадой началось наше общение. Михаил Михайлович принадлежал к тем людям, какие открываются собеседнику не сразу. Долго он отмалчивался, уходил от вопросов. Но когда разговорились, я увидела человека удивительного... — В годы войны у меня была работа с кокаиновым кустом, — рассказывал Михаил Михайлович, — плантация небольшая. А знаете, какая занятная штука кокаиновый лист? Индейцы пользуются им как стимулятором. Берут в путь два-три листочка и щепотку золы. Пожует путник в дороге свой легкий припас — и поел, и воды напился, и вроде бы отдохнул. Однажды дернуло меня рассказать это заезжему гостю. Утром проснулся, на моей плантации только палки. Поверите, я чуть не плакал... В свое время кокаин, болеутоляющее средство, был необходим медицине. Сейчас его заменил синтетический препарат «новокаин». — Диалектика, — говорит Михаил Михайлович. — Одни лекарства приходят на смену другим. Мы ищем новые растения, находим в них свойства, которые воссоздают потом исследователи химическим путем... — Ас хинным деревом что случилось? — Приходилось вам слышать, что кто-нибудь из знакомых заболел малярией? Таких случаев я не могла припомнить. — То -то! Нет у нас малярии. Была — и нет. Стала болезнью исторической. Ихтиологи привезли из Италии крохотную рыбешку гамбузию. Положит комар личинку, рыбка скушает, как конфетку. Да и нефтяники придумали хорошее дело — занефтение малярийных районов. Вот и не стало эпидемий. Значит, отпал социальный заказ на хинный продукт... А труды, не думайте, не пропали. Опять диалектика, — улыбается Михаил Михайлович. — Концепция травянистого растения очень даже пригодилась мне для куста почечного чая. Американцы и англичане пытались посадить этот куст в такие благодатные места, как Флорида и Индия. Ничего не вышло. У нас почечный чай отлично растет травой. Только две у него родины во всем мире: Юго-Вос-точная Азия да наш совхоз. А алоэ древовидное? Ведь это сказка! Магия смерти и жизни. На грани гибели оно приносит пользу людям... На африканской земле, ближе к берегу океана, в сухой жаркой саванне, алоэ растет как пальма. Увеличенный вариант нашего домашнего «столетника». Называют это растение так по ошибке: будто цветет оно раз в сто лет. Ничего подобного. На свободе алоэ цветет ежегодно. Деревья его стоят в саванне просторно, без тени. Алоэ совсем не боится жары. Когда на иссохшую землю обрушивается редкий ливень, листья хватают и держат влагу до следующей воды. Любит алоэ горячее, яркое солнце. В темноте и холоде лист гибнет. И тогда с еще большей силой вырабатывает энергию жизни. В погибающих листьях алоэ образуются биогенные стимуляторы. Введенные в организм человека, они усиливают процессы жизнедеятельности: восстанавливают поврежденные ткани, рассасывают больные. Это магическое свойство алоэ подметил и использовал при операциях глаз академик Филатов. Алоэ, выдержанное в холодной темноте, способствовало приживлению чужой роговицы. В Африке с алоэ-дерева срезали листья, выпаривали вытекший из них сок. Коричневая смола — сабур — шла на экспорт. После того как Молодожников, опять же опираясь на опыт переселения хинного дерева, вывел алоэ-траву, советские ученые начали готовить препараты из отечественного алоэ. Открытие окулиста Филатова вошло в арсенал научной медицины. Перед операцией свежим соком укрепляют силы больного, — сок с добавкой железа обновляет кровь, эмульсия из него лечит любые ожоги, даже от радиации. Действительно, как сказал Михаил Михайлович: «Алоэ — это сказка!» Результаты и, пожалуй, историю интродукционной работы в наших субтропиках я увидела, познакомив 26 |
