Вокруг света 1971-07, страница 65

пытался до нас разыскать сокровища, основывались на их указаниях) заключается в том,, что они слишком буквально подходили к этим ориентирам. Не задумываясь, ныряли они у Данласа или в устье Буша. — Я развернул крупномасштабную карту и показал ее Марку: — Взгляни — «Испанская скала», а вот там дальше «Испанская пещера», «Испанский порт». Или вот между последними двумя «Мыс Лака-да» — не слишком ирландское название, не правда ли? Ты понимаешь?! Когда топограф, готовивший первое издание этой карты, а это было где-то около 1904 года, опрашивал местных рыбаков-старожилов, им уже не было никакого смысла скрывать что-либо, и в названии мест они следовали традиции, сложившейся в течение пятнадцати поколений.

МЫ НАШЛИ ЕЕ!

Июнь 1967 года. Мы покидаем Лондон на рассвете, а на следующий день достигаем побережья Атлантики. Штормит. О выходе в море не может быть и речи. Согнувшись вдвое, мы с трудом бредем против ветра по овечьей тропе к «Испанскому порту». «Испанский порт» представляет собой внушительное зрелище: огромный круг из трехсотфутовых отвесных скал. Скалы совершенно черные. Лишь кое-где проглядывают пятна красноватой земли, да редкие клочки зеленого дерна, и белые пятна горных баранов слегка оживляют пейзаж. Рухнувшие глыбы земли образовали некое подобие пляжа. Волны обрушиваются на мыс Лакада, вздымая в небо мириады брызг. Хлопья желтой пены кружатся в воздухе, словно бабочки. Марк повернулся ко мне:

— После четырехсот лет такого буйства что может остаться от затонувшего судна?

Наконец 27 июня погода несколько улучшилась. Марк бросил якорь своей надувной шлюпки неподалеку от внешних рифов «Иапанского порта». Я немного покружил под водой — ничего. Определив по компасу азимут, взял курс на юго-восток к мысу Лакада. Напряженно вглядываюсь в морское дно, стараясь не замечать качающихся водорослей. Каждый раз, когда появляется расщелина в скале, я замедляю ход, отодвигаю парочку-другую камней, разгребаю песок. Но все впустую. Ветер и волнение свели

видимость до двух-трех метров. Стрелка глубиномера колеблется где-то между 20 и 30 футами. Внезапно дорогу преграждает крутой выступ мыса Лакада. Я пробираюсь вдоль него в северном направлении до того места, где платформа заканчивается огромной скалой. Мое внимание привлекает что-то светлое: свинцовая чушка!

Внезапно я вспомнил, что читал документ о некоем «человеке по имени Бойл», который в конце XVIII века обнаружил у побережья Донегала останки затонувшего корабля Армады. Кроме нескольких золотых брусков и бронзовых пушек, он нашел «кусок свинца, который, как он полагал, служил балластом, длиною в один ярд, треугольной формы, заостренный к концам и с утолщением посредине». Это было точное описание моей находки. С трудом мне удалось перевернуть свинцовую чушку: на верхней стороне стали заметны контуры пяти крестов — типичное испанское клеймо. Я нашел-таки ее! Волна радости захлестнула меня, волна успокоения, почти облегчения. Первый раунд был за нами. Начнем же второй.

Я направился еще дальше, вниз по длинному коридору, который вывел меня прямо к бронзовой пушке. Она лежала поперек прохода, наполовину засыпанная галькой. В этом месте подводная платформа резко уходила вниз в направлении к мысу Лакада. Если корабль разбился здесь, то все должно было скатиться на дно. Я двинулся дальше по склону и в конце его, в расщелине, обнаружил вторую пушку. Я глядел на нее словно зачарованный: ни один музей в мире не может похвастаться даже самой маленькой пушкой Армады, даже самым маленьким ядром. Да что говорить, даже гвоздем! Бесформенные глыбы вросли в скалы, заполнили расщелины. Вокруг повсюду валялись покрытые ржавчиной ядра. Между камнями лежала медная монета...

Для одного дня этого было вполне достаточно. Да, это была первая со времен Бойла, местного сквайра, находка остатков Армады. Но ведь Бойл расплавил свои «отлично сделанные, превосходной формы бронзовые пушки» и «продал три воза меди по четыре с половиной пенса за фунт». Нашим же пушкам предстояло стать не просто находкой следов Армады, а первым объектом ее

научного исследования и изучения.

1 июля мы снова вышли в море. Пока Марк фотографировал пушки, я поднял круглый, серого цвета голыш. Повернул его. Монета! И тоже крест, почти стертый временем. А рядом была еще одна, только и ждавшая, чтобы мы ее подняли.

В течение следующих дней Марк обнаружил якорь, а я — еще несколько монет с ясно различимым испанским гербом. И вдруг королевская находка: что-то золотое, желтеющее между двух камней. Это было изящное кольцо. Мне пришлось снять перчатку, чтобы достать его, но я даже не почувствовал холода. Двенадцать лет бесплодных усилий и горьких неудач все же привели меня к успеху — я нашел золото на дне морском.

...Когда на следующий год я просматривал список необходимого снаряжения, то понял, что доставить его на место будет нелегко. К счастью, один из моих друзей, Анри Делос из Марселя, пионер подводных исследований, согласился одолжить нам грузовик со всем необходимым оборудованием. В апреле 1968 года мы снова были на месте с двумя другими марсельцами: Морисом Видалем, аквалангистом-нефтяником, и Луи Горсом, специалистом по работам в затопленных шахтах. Франсуа Дюмон, студент архитектурного факультета из Бельгии, должен был заняться составлением планов и эскизов. Марк, окончивший химический факультет, отвечал за сохранность находок, помимо обязанностей фотографа.

Мы начали с того, что между двумя пушками натянули веревку, на которой через каждый метр были навязаны узлы, а перпендикулярно к ней — белые веревки на север и на юг. Затем Луи и я нанесли на план каждый предмет и каждую значительную складку дна. И снова начались поиски. 2 мая Луи и Морис обнаружили и с триумфом доставили на берег две наши первые золотые монеты, в четыре эскудо каждая, отчеканенные в Севилье. К этой находке добавились вскоре золотые пуговицы, серебряные вилки и множество серебряных и медных монет. Меньше чем за час я наполнил золотом и серебром банки из-под джема и горчицы да еще насовал монеты в левую перчатку. Работать было трудно. Холод

63