Вокруг света 1971-12, страница 57

плакала. Шумно дышала, широко раздувая ноздри, порой вздрагивала. Крепко сжатые ресницы дрожали, да на шее билась синяя жилка.

— Ну вот и все! А ты красивая... — сказал я. — Держи бельишко. Правда, без кружев. Ну да перебьешься.

Я надел на нее свою полосатую тельняшку. Она была ей чуть не до колен. Кинул меховую куртку. Девушка села, натянула куртку на плечи, прислонилась спиной к стене, улыбнулась.

— А я уж думала, все... — сказала она, глядя мне прямо в лицо. — Нарту занесло на мостках, и я прямо в ручей.

— Бывает. Вот тебе еще шлепанцы. — Я натянул на ее маленькие ноги расшитые гарусом и бисером варежки. — Ну как дела?

— Есть хочу... — ответила она, встряхнув головой. Во все стороны от ее мокрых волос разлетелись мелкие брызги. Одна из них упала мне на губу, и я слизнул горьковатую капельку. — Ты кто?

— А ты?

— Зови меня просто Ден. — Она пристально рассматривала мое лицо. — Спасибо. Если бы не ты...

— Пустяки, — небрежно сказал я, словно спасал людей от смерти каждый божий день. — Вы откуда и куда, мадам?..

— А ты кто?.. — спросила она,

растирая ладонями ноги и не спуская с моего лица упрямого пристального взгляда.

— Когда-то я плавал на белом фруктовозе. Когда мы пересекали экватор, старый алкоголик Нептун окрестил меня звездным именем Антарес...

— Вот как?..

— Ага. А вообще-то, я охотовед, Николай. Подсчитываю собо-лишек в этих широтах. Ясно?..

— Ясно, Коля-Антарес. Слышала о тебе: промысловики зовут тебя Одноглазым. Побаиваются! — сказала она, протянув узкие ладони к гудящей печке. — А я еду по долине, везу почту. В общем, почтальон.

Я прошелся по комнате — половицы пропели свою песню. Гром поднял голову, настороженно следила за мной и Ден. Ишь разглядела... Одноглазый. Пододвинув ближе чурбан, я запалил трубку, вытащил из внутреннего кармана бумажник, там было несколько папирос, протянул ей, но она отрицательно покачала головой. В ее глазах еще бушевала пурга, но с каждой минутой они расширялись и наполнялись теплом. Теперь уж я, не стесняясь своей стекляшки и не отворачиваясь, разглядывал ее пристально и подробно. Она чуть порозовела, провела рукой по блестящим черным волосам. Такие волосы никогда не вьются кудряшками, локонами. Они слишком жестки и падают на плечи тяжелыми, гу

стыми прядями. Сейчас, еще сырые, они прилипли ко лбу, придавая лицу выражение суровое и романтичное.

«Волосы, глаза и лоб — от матери... — думал я, — от ительменки или чукчанки. А прямой нос, и большой рот, и круглый, с ямкой подбородок — отцовские. Кто он был, твой отец?.. Зверобой, натолкнувшийся в тайге иль тундре на становище оленеводов?.. Или китобой, встретившийся с твоей матерью в каком-нибудь поселке на берегу Тихого океана?..»

— Метиска?.. — спросил я, выколачивая трубку о край чурбана.

— Да... — ответила она. — А что?..

— А отец — охотник? Золотоискатель?..

— Начитался Джека Лондона? «А если ударит пятидесятиградусный мороз и вам станет невмоготу, смените сырые носки на сухие и продолжайте путь...» — устало сказала она и откинула резким движением головы волосы на спину. — Мне очень жаль, это совсем не романтично, но мой отец был обыкновенным служащим. Такой невидный, с лысой головой мужчина.

Мы помолчали. Мне почему-то стало обидно за ее лысого папашу, какого-нибудь унылого счетовода из райцентра.

Пурга металась за стенами избы, сотрясая ее от основания до крыши.