Вокруг света 1972-03, страница 5

К 50-ЛЕТИЮ СССР. КАЗАХСТАН.

Ушло в прошлое время, когда степи Казахстана были ареной жестоких классовых боев. Ушло в прошлое, но не забыто: оно предопределило судьбу сегодняшнего Казахстана, превратившегося из отсталой национальной .окраины России в республику развитой промышленности, сельского хозяйства, науки и культуры.

ких вагонах круглых. В таких бокастых, как стельная верблюдица...

— В цистернах?

— Да, да, в этих самых... Прошлую ночь ночевал я на станции Шикису у одного казаха знакомого, Там вот и наливали в эти самые...

— И много цистерн?

— Много! Целый поезд....

Комиссар вдруг повернулся и

пошел назад, к штабу. Новость была слишком важной» Еламан, ведя коня в поводу, пошел за ним.

— Из Иргиза выехали триста алаш-ордынцев, — торопился он выложить свои новости» — Они идут к Аральску, хотят примкнуть к генералу Чернову. А потом, как слышно, хотят перейти в Афганистан или в Иран. К истинным мусульманам...

Но Дьяков, казалось, не слушал его. Еще не дойдя до штаба, он подозвал какого-то бойца,

— Беги в порт. Мигом! Разыщи там командира «Туркестанца», скажи, пусть немедленно явится ко мне, я буду в штабе,

Дьяков опять повернулся к Ела-ману и, морща лоб, думая о чем-то, некоторое время смотрел на Еламана, не видя его. Потом спросил:

— Может ли пароход подойти заливом поближе к 68-му разъезду?

Еламан сразу все понял и широко улыбнулся. Залив Сары-Чиганак подходил почти вплотную к расположению белой армии. Между заливом и 68-м ^дзъездом лежал бурый увал. Очень "удобно стрелять из орудий с парохода

— А залив не мелкий? — допытывался Дьяков.

— Мелкий. Только для этого «Туркестанца» как раз будет...

В это время какой-то верзила подъехал к ним сзади. Ни Дьяков, ни Еламан не обратили сначала на него внимания. Некоторое время верзила, улыбаясь, смотрел на разговаривавших, потом, немного подавшись с седла вперед, положил руку на плечо Еламана. Еламан обернулся и увидел смеющегося Калена.

— Кален-ага!

Кален быстро спешился и сгреб Еламана в объятья,

— Ты подожди меня, погляди за конем, мне в штаб надо, — торопливо сказал Еламан, глядя, как Дьяков поднимается на крыльцо, — Я скоро.о.

Ждать Калену, однако, пришлось долго. Солнце давно село, и сумерки пали на землю, и в окнах штаба загорелись огни, когда Еламан наконец вышел, Ведя коней под уздцы, Еламан и Кален пошли к маленькому дому, заметенному понизу песком, и уселись рядом, прислонившись спинами к нагретой за день стене.

— А я, брат, не усидел дома, Пригнал твоему русскому тамы-ру пятьсот отборных лошадок. Каково? А что мне, скажешь, косяки мурзы Танирбергена жалеть, что ли? Он их подальше от чужих глаз в Воровском ущелье спря

тал... Такое-то воровство мне и за грех не зачтется, — сказал Кален и беззаботно засмеялся.

— А ты знаешь, что мурза здесь?

— Где? В городе, что ли?

— Нет, там, с белыми.

— А-а! Я об этом слышал... Ну ничего, если он всегда лисой был, то я теперь как гончая.

Оба замолчали, думая о своем недавнем и одновременно таком далеком прошлом. Еламану сразу пришли на ум и его Акбала, которую потом взял себе в жены Танирберген, и то, как убил он купца Федорова, пославшего их на промысел в море, на тонкий лед, на смерть, и как ехал он потом по морозной степи в кандалах... А Кален думал о том, как нукеры Танирбергена избили его и жену и детей и бросили на снег. И о том, каю задушил он волостного Кудайменде, брата мурзы, и тоже был сослан в Сибирь...

— Ну а где Кенжекей? — перебил молчание Кален.

— Со мной, в городе...

— Э, дорогой, чего ж мы тогда тут торчим, а? Надо мне хоть чаю напиться из ее рук...

Оба сразу же встали, отряхивая полы, ввалились в седла и тихо поехали по улочкам засыпающего города.