Вокруг света 1972-09, страница 54

так как на Крите никогда еще не находили изображений голубых головных уборов, а клинописные шумерские таблички предписывали, чтобы волосы высокородной знати всегда изображались ляпис-лазурью.

Некоторые из найденных фресок без всякого сомнения превосходят все то, что до сих пор было обнаружено в районе Средиземноморья. Как выразился профессор Маринатос, «обреченный народ Санторина обладал несомненным даром создавать божественные произведения здесь, на земле». А создатели этой фрески и те, кто любовался ею, были действительно обречены.

...Катастрофа разразилась около 1500 года до нашей эры. Весь центр Санторина взлетел в небо, и море тотчас же ринулось внутрь зияющей раны. Взрыв вулкана и образовавшаяся волна стали причиной одной из самых крупных известных нам природных катастроф. Для сравнения можно взять знаменитое извержение Кракатау, происшедшее в августе 1883 года. Звуковая волна, рожденная им, трижды обежала земной шар. Пепел, поднявшийся в воздух, превратил день в ночь в радиусе до двухсот километров. Плавающая пемза слоем почти в сорок сантиметров покрыла море.

Кратер Санторина в пять раз больше кратера Кракатау, а толщина пепла на Санторине, только лишь там, где были проведены раскопки, достигает четырех метров восьмидесяти сантиметров. Все эти данные заставили ученых предположить, что сила взрыва на этом острове была в три, а то и в четыре раза больше, чем в Кракатау.

Видимо, огненный град, упавший на землю после взрыва, превратил землю в необитаемую пустыню. Затем в огромную чашу хлынуло море. Когда это огромное количество воды ринулось вспять, то образовалась гигантская волна, снесшая на своем пути все гавани и затопившая обширные районы Средиземноморского побережья.

Судя по археологическим и геологическим данным, по времени это извержение совпадает с одной из величайших предполагаемых катастроф, случившихся в древнем мире.

...На океанографической реконструкции темная краска, ограничивающая пределы распространения санторинской, все сметающей на своем пути волны, проходит через «остров посреди винноцвет-ного моря, прекрасный», через Крит...

А. АНТОШИНА

Значит, так, — Маун Маун уже загнул восемь пальцев. Двумя свободными он шевелил в воздухе, помогая себе думать. — Дальше будет...

Ко Тин Шве обхватил бочку и вытащил ее из «джипа».

— Я сейчас, — на ходу сказал он.

— Надо* я считал? — спросил меня Маун Маун.

— Считал.

— Пьято?

— Считал.

— Ага, Вагаун. Девятый будет Вагаун.

Маун Маун загнул девятый палец.

С холма мне было видно, как Ко Тин Шве пробивается к колонке, выставив бочку перед собой как таран.

— Вагаун, — проворчал промокший, нахохлившийся старик под черным зонтом. Старика мы застали здесь, на склоне, когда у нас кончилась вода и пришлось затормозить, чтобы заправиться. Старик слушал молча, но в конце концов не выдержал. — Вагаун. Что ты знаешь про Вагаун? Почему Вагаун?

— Не знаю, — коротко ответил Маун Маун. Он близоруко щурился на последний оставшийся незагнутым палец.

— Не знаешь, — обрадовался старик. — К тому же ты забыл Таботве. Да и ничего не сказал о Тауталине.

В этот момент Ко Тин Шве призывно замахал руками. Ка-кие-то ребята в синих лоунджи хотели отнять у него бочку. Этого мы никак не могли допустить и бросились на помощь.

— А самое главное, ты забыл Тинджан! — кричал вслед старик. — Тьг с утра, наверно, носишься по улицам и поешь песни, а забыл про Тинджан.

Старик сложил зонтик и торжествующе захихикал.

— Послушай, — извиняющимся тоном сказал Маун Маун, когда мы отбили бочку и снова забрались в «джип», — бог их знает, все наши фестивали. Некоторые уже лет сто как перестали праздновать. А некоторые из них даже мне непонятны. Тот же Вагаун. Или Пьято.

— Я знаю, что такое Пьято, — вмешался Ко Тин Шве, заводя мотор. — Возьми насос, а то он мне мешает. Пьято был королевским праздником. Во время него принцы на слонах и конях показывали королю свое кавалерийское мастерство.

— Правильно, — согласился Маун Маун. Он был разочарован. — Ну, готовься!

Насос был у меня в руках, хороший сильный насос. Из-за поворота торжественно вывернул громоздкий, старый грузовик, в кузов которого набилось человек сто, не меньше. Они мешали друг другу, кричали и заходились от восторга, предвкушая, что они с нами сейчас сделают. Ко Тин Шве дал газ, мы легко проскочили переполненный дредноут и опустошили наши насосы раньше, чем они, рискуя вывалиться на мостовую, успели вы

плеснуть в нас свои чашки, миски, кружки и кастрюли. Наш маневр был оценен по достоинству.

...Есть в Бирме праздники большие и есть праздники маленькие. Праздники, когда вся страна веселится, и праздники, значение которых ограничивается деревней или пагодой. Есть праздники официальные, с парадами и демонстрациями, — День союза, День независимости, День армии, День мучеников. Есть праздники традиционные, древние, как сама Бирма. Подчас все, кроме историков да мудрых монахов, не помнят уже, почему

в день праздника надо делать именно это, а не что иное. Почему в Тазаунмон нужно запускать воздушные шары, а в Тау-талин устраивать гонки на лодках. Но хотя и забылись истоки и религиозное значение праздника, его правила выполняются неукоснительно, с энтузиазмом и так весело, как, пожалуй, нигде в мире.

Вообще-то в Бирме пропустить очередной праздник почти невозможно. Надо знать только, что в Бирме раньше был лунный календарь и каждое полнолуние сопровождалось каким-нибудь

праздничным мероприятием. Прошел месяц — жди праздника. И все-таки главный праздник — Тинджан, бирманский Новый год.

Приходится он на апрель — самое жаркое время года. Все пересохло — ведь дождей уже не было с октября; в городах бесчинствуют пожары, и вся страна живет одним: скорее бы приходил муссон. Просыпаясь, с надеждой смотришь на небо — вдруг в - этом году дожди начнутся пораньше. Но небо все такое же белесое. Лишь вдруг, казалось бы, совсем не вовремя, без причины начинают расцветать деревья. Они покрываются красными цветами, становятся флагами, знаменами, словно хотят, чтобы дождевые облака, висящие где-то над Индийским океаном, увидели их призыв, поспешили к пересохшей стране.

Тогда-то и наступает Новый год. Называется праздник Тинджан, праздник уважения, любви к людям. Очевидно, символический смысл его — очищение водой. В этот день вода льется на статуи Будды. В этот день младшие наносят визиты старшим и обливают их. Больше того, сохранился и обычай, по которому девушки моют голову пожилым женщинам, проявляя этим уважение к старости. Но это, так сказать, формальная сторона праздника. Основной же центр его — на улицах.

Жара стоит несусветная. Кажется, все бы отдал, чтобы залезть под холодный душ. И вот такой душ и устраивается на улицах городов. Все, кто может ходить, за исключением, может быть, стариков и полицейских, вооружаются кружками, насосами, ведрами, выкатывают на улицы бочки с водой, выносят шланги, садовые и пожарные, и

И. МОЖЕЙКО

ДВЕНАДЦАТЫЙ

52