Вокруг света 1973-06, страница 36

такая пурга, что мы попросту не нашли Пионерскую. И радиосвязь разладилась. Снова пришлось вернуться в Мирный, да и его-то нашли с трудом, когда горючее было уже на исходе.

Представьте мое настроение, когда вновь прибежал кто-то из летного отряда с распоряжением срочно собираться на третью попытку. Но на этот раз против моего ожидания мы все-таки сели. Как сейчас помню лиловую, прямо как чернила, пелену — она окутывала покрытую застругами антарктическую равнину — и лица подбежавших к самолету... Капица, он уже начал гляциологические наблюдения, под шум самолетных моторов прокричал, показывая куда-то в полярную ночь: «Там станция... там! А вон, метрах в двухстах, гляциологическая площадка... А в общем, Гусев все знает и все расскажет!» Гусев оставался на зимовку.

Обнялись, и самолет почти с места взмыл в воздух. Мы остались вчетвером.

Предполагалось, что через два-три месяца нас сменят, но погода испортилась, и мы застряли на Пионерской на всю полярную ночь. Это была вообще первая зимовка на ледяном куполе восточной Антарктиды.

— Как она проходила?

— Первое, что сделали, с помощью примитивного ручного бура пробурили во льду скважину почти на шестнадцать метров... Приведу еще одну цифру, чтобы было понятно все. В середине августа на поверхности снега минимальная температура достигла минус шестидесяти семи и шести десятых градуса. И это при ветре около десяти метров в секунду. Такой температуры до нас еще не отмечала ни одна экспедиция. Помню, французы в радиограмме пожелали нам одного: благополучно вернуться на родину. Никто не верил, что такая зимовка возможна... А мы не прекращали наблюдений ни на один день: ни метеорологических, ни гляциологических.

Каждый день я отправлялся к той скважине. Сверху вогнал в нее деревянную трубу, чтобы не осыпались края, — эти трубы были предназначены для вентиляции в нашем домике. Потом на автономных шнурах опустил в скважину заленивленные термометры. Да, это именно от слова «ленивый»: температура на поверхности и в глубине ледника была слишком различной, и эти термометры, когда оказывались в другой среде, долго сохраняли

свои показания, ленились изменяться... Верхнее отверстие в трубе заткнул кошмой, чтобы холод не проникал внутрь. А на самый верх, чтобы ветер не сквозил, надевал консервную банку. Все записи приходилось делать не на бумаге, а на фанерке — ее я тоже специально вырезал, она была с острой ручкой... Снимал банку, вытаскивал кошму, доставал самый верхний термометр и быстро вгонял кошму на место. Тут же записывал на фанерке показания термометра, обязательно карандашом. Вот у меня и фанерка та сохранилась — в столе, как память, — могу показать... Потом фанерку втыкал рядом с собой, чтобы не унесло, для этого специально и ручку острой сделал...

— Сколько же занимала вся эта процедура?

— У меня — часа два-три каждый день. Были же и другие измерения. Гусев вел полный цикл метеонаблюдений, Кудряшов обеспечивал наше моторное хозяйство, а Женя Ветров — радиосвязь... Все это были ценнейшие наблюдения. А если учесть загадочность, если можно так выразиться, внутренней жизни ледников, то их ценность осталась такой и до сих пор.

— Но ведь прошло немало времени с тех пор. Чем вы занимались потом? И сейчас?

— В последние годы я перекочевал на ледники Тянь-Шаня и Памира. Там со своими коллегами изучал возможности искусственных воздействий на ледники, чтобы увеличить сток с них. Занимался ледниками, которые периодически очень быстро наступают, и это может привести к катастрофическим последствиям. Эти ледники с моей легкой руки стали называть пульсирующими. Один из таких — Медвежий, на Памире. За ним мы ведем наблюдения вот уже десять лет. Наша цель — выяснить закономерности его движения и возможности прогнозирования катастрофических подвижек. По моему глубокому убеждению, наука — я говорю о любой науке — должна, просто обязана на любом уровне своего развития заниматься и прогнозированием. Не следует ждать ка-кого-то высшего уровня развития науки, когда, дескать, только и возможно прогнозирование...

— А что происходит с Медвежьим?

— Быстро движущийся ледник представляет собой жуткое зрелище. Это огромная, сплошь шевелящаяся масса льда, грязи,

камней. Все меняется прямо на глазах: глыбы наползают друг на друга, проваливаются, всплывают опять, исчезают трещины, появляются новые. Но хотя сама подвижка ледника производит весьма сильное впечатление, опасна не столько она, сколько озера в подпруженных ледником долинах.

До апреля 1963 года Медвежий, вернее лед в нем, двигался довольно спокойно: со скоростью около пятидесяти-семидесяти сантиметров в сутки. Но в конце апреля его скорости резко возросли: до пятидесяти-ста метров в сутки. Ледник покрылся трещинами, конец его вздулся гигантской каплей и стал продвигаться вниз по долине. Руша на своем пути все, он прошел около полутора километров и остановился. Но запрудил долину реки Абду-кагор, и в ней начала скапливаться вода. Образовалось озеро, и наконец подпруженная вода промыла туннель в ледяной толще и хлынула в Ванчскую долину, вызвав мощный паводок и разрушительный сель. К счастью, обошлось без жертв.

— Как же можно изучать ледник, когда он в таком состоянии?

— В этом все и дело. Чтобы изучать ледник, лучше всего находиться на нем, но это невозможно во время подвижки. Мы смогли ступить на Медвежий только через год. И то это был риск. Приходилось спускаться в трещины на глубину чуть ли не в тридцать метров. Это когда полутонные глыбы вот-вот обвалятся: висят над тобой, сбоку, снизу...

После того как подвижка закончилась, нижний конец ледника стал быстро разрушаться, а в верховьях вновь началось интенсивное накопление снега и льда. Оно и должно в будущем привести к новой подвижке. Это неизбежно.

— Когда же это произойдет?

— Наблюдения, которые нам удалось провести, позволяют с достаточной долей вероятности предположить, что очередная подвижка может наступить в ближайшее время. И к ней нужно готовиться.

— Ваша следующая экспедиция, конечно, связана с Медвежьим?

— Да, мы намерены продолжить исследования. А затем попытаемся составить каталог ледников этого класса и более полно разобраться в механизме и причинах катастрофических подвижек.

— А, извините, Новая Зеландия?.. Как с ней?

— Ну, у меня, еще есть время...

34