Вокруг света 1973-10, страница 5
край будущего В пятьдесят четвертом пришли геологи, обнаружили золото на Каральвееме, а в пятьдесят девятом уже дали первый промышленный металл. Перспективы у района большие. Кроме золота, есть у нас медь, и олово, и серебро, и ртуть. «Атомку» вот строим. В будущем «закольцует-ся» вся Чукотка: Билибино, Певек, мыс Шмидта, Иультин, Анадырь. Создание мощной энергетической базы — одна из узловых проблем Чукотки... Хотя Лысковцев старался говорить очень коротко, в час мы не уложились. На очередной звонок он попросил кого-то: «Поезжайте одни» — и объяснил мне: — Собирался посмотреть дорогу в Кепервеем. Из тридцати километров осталось отсыпать два... Дороги тоже проблема. Основная масса грузов идет к нам Северным морским путем, до Зеленого Мыса. Оттуда перевозим все машинами по зимнику. От продуктов до турбин для «атомки». Дорога жизни... В конце октября, как установятся холода, снаряжаем первую колонну. Для нас это праздник. Как полярники на льдине пароход или самолет ждут, так мы — эту колонну... И почти до мая перевозим грузы. Сотни тысяч тонн. Зимой до шестидесяти градусов морозы, а где-нибудь на перевале и того больше. Триста километров по тайге, тундре... Как потеплеет, дорогу закрываем, чтоб не разбить. Теперь с аэродромом легче. Стали летать к нам большие самолеты прямо с «материка». Пока только грузовые рейсы. Вчера, например, получили яйца из Москвы... И решенных и нерешенных вопросов очень много, всего я вам и за несколько дней не переска-жу, — улыбнувшись, заключил Валентин Васильевич. Поблагодарив, я вышел на небольшую уютную площадь. Здесь, видимо, был центр. Неподалеку стоял дом с изображенной на торцовой стене сопкой и солнцем над ней. А в перспективе улицы виднелись настоящая сопка, и настоящее солнце. Оно, несмотря на вечер, было еще высоко. В Москве рабочий день только начался, а здесь закончился, и на улицах было оживленно. Так же, как и в любом другом городе, торопились люди по домам, в магазины купить что-нибудь к ужину, вели детишек из садов и яслей, толпились возле бочки с квасом. Продавщица пирожков у дверей гастронома стояла с букетом цветов — отмахивалась им от комаров. И вот прошел мимо меня загорелый человек в бре зентовой куртке, сапогах и в накомарнике с откинутой сеткой. В одной руке он нес лопату и кайло, а в другой промывочный лоток. И была в его походке упругость и легкость, появляющаяся обычно у человека к концу долгого перехода... Привыкнуть к светлым билибин-ским ночам приезжему человеку очень трудно. Давно бы надо спать, а уснуть невозможно. Сказывается, наверное, и разница во времени. Я встаю, смотрю в окно на прозрачный воздух над крышами домов, на облака, подсвеченные низким ночным солнцем, ложусь, ворочаюсь, снова встаю. Мне довелось видеть немало белых ночей, и я давно уже заметил, что в каждом месте они свои, особенные. Так же, как, впрочем, и остальные приметы Севера — морозы, ветры, сияния, сопки и тундра — чем-то да отличаются друг от друга в разных местах. Поэтому среди старожи-лов-северян вряд ли встретишь патриота Чукотки вообще, но есть патриоты Билибина, бухты Провидения, залива Креста, Певе-ка — то есть того места, где человек живет, работает. И для каждого его Север — самый настоящий, самый северный из всех. И дело здесь вовсе не в географии, не в широте, а в твоих собственных ощущениях, бог весть по каким приметам, но безошибочно подсказывающих тебе: не Север, ><е Север, еще не Север... стоп, Север! Я вспомнил, как в 64-м году впервые приехал в Уэлен на учительскую работу. Перед тем я попал в поселок Лаврентия, центр Чукотского района, где как раз проходило августовское совещание учителей. Поселок мне не понравился. Стоял он на берегу широкого, скучного залива. Плавные, сглаженные очертания окрестных сопок навевали уныние. Очень может быть, что разочарование это было естественной первой реакцией: я ожидал увидеть на Севере нечто необыкновенное... До начала учебного года оставалось всего дня три, погода была нелетная, и уэленские учителя отправились домой на вельботе. Мне, как одетому наиболее легко, завроно дал свою зимнюю шапку и плащ. В заливе было сравнительно спокойно, но едва миновали мы плоский мыс с решетчатой пирамидой маяка и вышли в море, как начало нас подбрасывать! Команда поставила брезентовые борта от брызг. На руле сидел пожилой эскимос. Это был Утоюк, председатель Уэленского сельсовета. Я поразился его выносливости: мы плыли часов четырнадцать, и все это время он молча и неподвижно сидел у руля, не сменяясь. Мы шли по Берингову проливу, вдоль черных отвесных стен с темными треугольниками пещер, выбитых штормами. Иногда стена прорезалась узким распадком, и тогда вдали можно было видеть склон сопки, золотистый или темно-фиолетовый. Навстречу нам, на юг, низко над водой летели большие стаи уток. Быстро смеркалось. Какое-то время берег еще угадывался слева от нас неясной, темной массой, но скоро слился с чернотой. Все пассажиры сбились в кучу в середине вельбота, укрылись брезентом и задремали... Я пробудился от выстрелов. Наш капитан несколько раз выпалил из карабина в воздух, и это был знак, что мы подходим. Сколько я ни вглядывался в темноту перед собой, мне не удалось различить ни берега, ни домов, ни огней — лишь в стороне, где-то очень высоко, равномерно вращался яркий луч света. Пробегая над морем, он укорачивался, настолько непроницаемой даже для него была ночь, и, на мгновение ослепив, начинал удлиняться и изламываться, скользя по сопкам. Мотор заглох, вельбот несильно ткнулся в берег, мы стали выгружаться. Вдруг одна из женщин, которая, как и я, только что приехала с материка, охнула: «Батюшки, медведь!» Все засмеялись. «Медведем» оказалась неслышно возникшая из темноты обыкновенных размеров белая собака. Мы принялись вытаскивать вельбот. «То-о-ок! То-о-ок!» — кричала команда. Я быстро усвоил, что под протяжное «то-о...» надо собраться с силами, а при энергичном коротком «ок!» тянуть. Нечто вроде нашего «Раз-два, взяли!». Потом меня проводили в учительский дом, устроили на ночлег, и едва я стащил свои одежды — плащ, пальто и два свитера — лег и закрыл глаза, как длинная и плавная волна океана снова меня подхватила. Только теперь это была еще и теплая волна... Наутро я пошел посмотреть поселок. Я сразу увидел маяк. Серый домик с башенкой стоял над обрывом, на склоне большой и круглой сопки, совсем не так высоко и далеко, как это выглядело ночью. Я поднялся к нему. Отсюда хорошо было видно не 3 |
