Вокруг света 1974-09, страница 64

— Отоспался, — пошутил он.

Хегай как раз собирался ехать на плотину. У них там намечалась рабочая планерка, и он предложил мне составить ему компанию.

Дорога на Медео была мне знакома до мозолей на пятках. В буквальном смысле слова. Во время селя я ездил туда каждый день, как на службу. Добираться было трудно: водителям не разрешалось брать людей на плотину. Как-то в середине пути я вскочил на подножку МАЗа: таким черепашьим шагом он ехал. Я назвался, водитель впустил меня в кабину. Он был небритый и усталый. Рядом сидел подросток. Мой взгляд упал на приборы. Стрелка скорости прыгала около цифры «пять». Машина тащила трубу, длинную и очень большого диаметра. От жары смоляное покрытие раскисло, и трос держал трубу нецепко. Водитель часто оглядывался, боясь, как бы труба не сползла, и резко тормозил, чтобы по инерции труба переместилась вперед.

Шофера звали дядей Митей. Его подняли в ту ночь, когда начался сель. С тех пор дома он еще не бывал. Возит трубы на расстояние пятьдесят километров. Четыре рейса в сутки. Здесь в ту пору не говорили «в смену», говорили «в сутки»... Чтоб страховать усталого отца, в кабине ездил неусыпный сын и смотрел в оба...

И вот я снова на плотине. Искусственная гора так огромна, что рядом с ней человек кажется ничтожным. Сель все еще лежит — точнее говоря, заснул. Воды уже почти нет. Она теперь бежит по обводной трубе, избегая селехранилище.

— Сейчас здесь более четырех миллионов кубометров селевой массы, — поясняет Хегай. — Прежняя емкость плотины, как помните, была на шесть с половиной миллионов. Надо восстановить хотя бы прежнюю емкость, поднять плотину на десять метров. Потом поднимем еще на двадцать пять.

Работа идет полным ходом. Почти на отвесной скале копаются экскаваторы, добывая грунт для плотины, ползут по серпентине самосвалы. Дорога поднимается крутыми зигзагами, будто, взбираясь на скалу, великан лыжник наследил «елочку». У самой верхотуры, на серо-стальном фоне скалы, виднеется желто-красная буровая машина. Это работают взрывники. Пробурят ряд скважин метров на двадцать глубиной, забьют их взрывчаткой — и скала отлетает стеной.

Взрывники завалили скальными обломками почти все подъездные пути. Водители самосвалов показывают им кулаки, а те опять вывешивают красные флажки.

У левого берега селехранилища чернела пасть строящегося туннеля. Здесь будет сооружен наклонный водоприемник со «слоновыми» решетками, которые не сможет сломать даже сель. Высотой он будет метров восемьдесят. Забьет сель, скажем, нижнюю часть решетки — вода пойдет выше, забьет выше — вода пойдет еще выше. Сколько бы сель ни старался, все равно всю решетку не забьет. Вода обязательно попадет в туннель, который сейчас строят. Дойдет по нему до ствола шахты и опустится к руслу Малой Алматинки. Таких вертикальных водоприемников будет три. И стоять они будут на разных отметках.

Посредине селехранилища работали буровики. Они уже сделали несколько скважин.

— Помните, как водолаз искал здесь на дне забитый водоприемйик? — сказал Хегай. — Вот он, буровики нашли его.

Еще бы не помнить! Я стоял тогда на гребне плотины и видел посредине селехранилища лениво покачивающийся понтон, на котором спешно одевали во

долаза. Это был Иван Алексеевич Пащенко из Семипалатинска. Рассказывали, что он долгое время служил в спасательной экспедиции, базировавшейся в Мурманске. Потом приехал в Казахстан — прошел почти весь Иртыш по дну. Сейчас вот опускался в селехранилище. На его ногах были тяжеленные ботинки, каждый по двенадцать килограммов. На шею ему повесили свинцовые круги. Когда экипировка была закончена, Пащенко столкнули в грязную воду.

Телефон все время потрескивал, слышалось дыхание водолаза. Два солдата, раздетых до пояса, нагнетали для него воздух. Водолаз появлялся над водой дважды. Ложился на спину. Лежал неподвижно минут десять, потом опять вставал «на ноги» и шел ко дну.

Часа через два его подняли на понтон, сняли шлем. Худощавый и светло-русый с рыжинкой водолаз выглядел лет на сорок пять.

— В море хоть видишь, куда идешь, — сказал Пащенко. — А. тут ни зги — черная стена... Опустился искать вход водостока и в иле застрял. Дальше никак. Легкий я для него оказался. Вернулся, нацепил еще сорок килограммов груза. Стало сто тридцать шесть. На этот раз ил меня принял, начал потихоньку засасывать. Четыре метра за час прошел. Дошел до твердого грунта. Дальше не идет. Вытащили меня опять. Взял пожарный шланг — и снова в сель. Обнял его ногами, медленно продвигаюсь вниз. Струя впереди, я за ней. Булыжники бьются о стекло шлема, колотят бока. Ничего не видно. Погружаюсь вслепую. Струя слишком сильная. Прошу сбавить. Вдруг селевая масса обхватывает меня железным обручем и сдавливает. «Спокойно, Ваня, — говорю, — не теряй голову, все будет в порядке».

В трудную минуту я всегда вспоминаю один случай из моей практики... Было это давно, у берегов Дании. Сеть опутала винт судна. Опустился я в море, чтобы освободить винт от сети, и сам попал в нее. Растерялся, стал брыкаться. И запутался еще больше.

«В сеть попал, — кричу наставнику, — что делать?»

«Сначала успокойся», — говорит наставник в телефон.

«Успокоился! — кричу нетерпеливо. — Что дальше?»

«Не видно, — говорит наставник. — Нервничаешь. Успокойся. Потом скажу, что делать».

Поневоле пришлось успокаиваться.

«Успокоился? А теперь вытащи нож и разрежь сеть», — подсказывает наставник.

«Как это я сам не догадался?» — удивился я.

«Ну — разрезал? — спрашивает наставник. — Теперь вылезай из сети».

Теперь, зарытый в сель, я снова вспомнил этот случай. И сказал спокойно: прибавьте струю. И сель разжал объятия...

...Вскоре Хегай ушел на планерку, а я стал подниматься вверх по ущелью. Прошлым летом я облазил его вплоть до ледников. А однажды поднялся на вертолете к тому месту, откуда пошел сель. Опустились мы около гляциологической станции.

Язык Центрального ледника, который высунулся к моренному озеру, показался мне очень тоненьким, вот-вот растает — виднелась даже земля.

— Нет, — возразили работники Заилийской ледниковой экспедиции. — Лед там тридцать метров толщины. А там, где вы стоите, его мощность достигает двухсот метров.

Я стоял на камнях. И никакого льда подо мной не было.

62