Вокруг света 1975-04, страница 36

Стамбул — единственный большой город в мире, который расположен сразу в двух частях света, Пролив Босфор \ соединяющий Черное и Мраморное моря, делит город на азиатскую — Ускюдар — и европейскую части, а залив Золотой Рог, в свою очередь, разделяет последнюю на старый район Эминеню и более новый — Бейоглу. На протяжении веков Стамбул был столицей трех империй — Римской, Византийской и Османской, и перипетии бурной истории наложили свой отпечаток на лицо города. Мне случалось идти по капустному полю, где на многие мили вокруг, подобно морской ряби, застыли зеленые кочаны и, словно в пустыне, царила абсолютная тишина. И все же это был Стамбул. Я стоял на Галат-ском мосту над Золотым Рогом, и вокруг бурлил и кипел немыслимый людской водоворот. Это тоже был Стамбул. Я встречал цыган с дрессированными медведями и говорящих на испанском евреев-сефардов, предки которых пять столетий назад бежали сюда от преследования инквизиции; я не спеша трусил в тени каштанов по выбитой подковами траве на месте дорожек римского ипподрома и поднимался на крутой холм в подземном фуникулере — одном из древних чудес, называемом «Туннелем».

А ранним мартовским утром, когда лицо освежал прохладный северный ветерок, я ступил на мост через Босфор и преспокойно перешел из Европы в Азию. Этот мост совсем еще молод, но его история уходит в прошлое. В VI веке до нашей эры персидский царь Дарий первым навел переправу через пролив, по которой из Азии в Европу прошло его 70-тысячное войско. Для этого он крепко-накрепко связал бортами сотни галер, положил сверху настил и получил плавучий мост. Прошло 2500 лет, прежде чем две части света вновь были соединены мостом, правда, на сей раз не наплавным, а висячим. «Длина основного пролета этого четвертого по величине моста в мире — 3542 фута при высоте в 200 футов позволяет пропускать под ним любые океанские суда», — объяснил мне Уильям Браун, английский инженер, автор проекта. Впрочем, я и сам убедился в этом, когда далеко внизу подо мной проходил русский сухогруз в бал

¹ Босфор по-гречески означает «коровий брод». По преданию, это название было дано проливу потому, что через него переправлялась Ио, превращенная Зевсом в корову. По-турецки Босфор называется Богаз или Богазичи.

ласте. Немного непривычно было только то, что судно шло на север у левого, а не у правого берега, как это чаще всего принято на морских магистралях.

Сооружение моста через Босфор чрезвычайно важно не только для разделенного на две части Стамбула, но и для международного судоходства. Легендарный пролив давно уже превратился в обыкновенного прозаического работягу. В летние месяцы движение по нему напоминает центральные магистрали больших городов. Танкеры, сухогрузы, траулеры идут друг за другом, что называется, впритык, а в стамбульском порту полощутся на ветру флаги чуть ли. не всех стран мира.

К этому нужно еще прибавить многопалубные паромы, непрерывно снующие от одного берега к другому между Европой и Азией. Без них трехмиллионный Стамбул просто не смог бы существовать. «Я уже двадцать лет плаваю по Босфору, а до этого столько же по Средиземному и Черному морям», — рассказывал мне Наиль Карадемир, переводя ручку машинного телеграфа на «малый назад» , чтобы сделать первую из пятнадцати остановок на 18-мильном маршруте по Босфору. Старый морской волк с золотым шевроном на рукаве легкого синего кителя, Карадемир вовсе не считает, что управлять его 980-тонным пассажирским паромом «Ялова» — пустяковое занятие. «Мы с ним в какой-то степени ровесники, — смеется капитан. — Как и я, он тоже плавает по Босфору двадцать лет. Шесть лет назад «Ялову» перевели с угля на мазут, так что теперь он может дать до десяти узлов, а большей скорости здесь и не нужно». В ответ на мое сомнение, не слишком ли это мало при таком оживленном движении, Карадемир машет рукой: «Да нет, запаса хода, чтобы проскочить поперек движения через пролив, хватает. Разве что иногда с полдюжины пароходов столпятся вместе, как на базаре. Тут уж приходится поманеврировать...»

Стамбульские паромы с полным правом можно считать частью городского транспорта. «Ялова» в этом смысле что-то вроде шикарного лимузина: полированное дерево, блестящая медь, да и берет он только людей. Между тем другие паромы ежегодно перевозят через Босфор больше пяти миллионов автомашин, не считая прочих грузов. Если же учесть, что скорость течения в проливе местами достигает 7 узлов, а погоде не прикажешь, то стоит ли удивляться, что водителям машин приходится простаивать в очереди на посадку по три-четыре часа. Ну, а если занепо-годит, то ожидание растягивается не на одни сутки.

Поэтому ясно, что значит мост через Босфор для Стамбула. И все же транспортная проблема останется в нем одной из наиболее жгучих. «Мост обошелся в 34 миллиона долларов, и на несколько лет он, бесспорно, облегчит положение, — делился со мною своими тревогами один стамбулец. — Но затем мы опять окажемся в том же самом кризисном положении, что и сейчас. Наступит такой момент, когда появление еще одной машины на улицах остановит все движение, как та самая последняя соломинка, которая сломала спину верблюду. Можете не сомневаться, этот день рано или поздно придет, и чем скорее, тем лучше».

Для стамбульцев весьма характерен страх перед автомобилем. Причем не перед какими-то сверхмощными и сверхскоростными монстрами, а перед американскими машинами старых марок, запрудившими улицы Стамбула. Впрочем, это и понятно: пожалуй, ни в одном большом городе мира не погибло столько пешеходов под колесами того же «де сото» модели 1953 года. Особенно гнетущее впечатление производит автомобильный водоворот возле Галат-ского моста, одного из двух мостов через Золотой Рог. Кстати, это имеет свое объяснение. Именно здесь во всей своей красочности и многообразии бьет ключом жизнь Стамбула.

Еще нет шести часов утра, а на мосту уже занял пост бродячий торговец с тремя дюжинами разноцветных шаров. Они парят высоко над его головой и едва видны в сером предрассветном тумане. Вслед за ним появляется второй купец с трехметровым кипарисом. Минут через пятнадцать рядом расстилает кусок брезента еще один «коммерсант» никак не старше пятнадцати лет и начинает раскладывать на импровизированном прилавке свой товар: кипы желтых резиновых перчаток. Чуть в стороне на шаланду грузят сотню футбольных мячей, которые лодочник подрядился доставить какому-то оптовому заказчику.

Вскоре откуда-то из проулка подходит молодой цыган, ведя за собой на цепи медведя. Шерсть у зверя свалялась в кошму неопределенного цвета, а продетое в нос кольцо придает ему сходство с морским пиратом прошлых столетий. Медведя зовут Тарзан, парня — Исмаил. «Я купил его за сто лир, — охотно рассказывает цыган, — кое-как перебиваемся. Вот только полиция страсть как не любит медведей-танцоров. Поэтому нужно все время быть на стреме и чуть что драпать! А, думаете, это просто, когда еще такого черта приходится силком тащить... Если поймают — оштрафуют на сто лир и медведя отберут. У нас, в Стамбуле, такими медведями весь зоопарк забит...»

Восходит солнце, и, словно повинуясь его дирижерской палочке, разом грянул большой академический хор голосов города. Гудки клаксонов, свистки, призывные вопли торговцев, пронзительные крики муэдзинов, зовущие верующих на молитву, цокот подков по булыжнику, шум крыльев тысяч голубей, как по команде взмывающих в небо, оглушительная канонада, выбиваемая бродячими жес

34