Вокруг света 1975-05, страница 44

что советский, мол, товарищ, воевал с нами, теперь хочет посмотреть на места боев. По лицу Комарека было видно, что он силится понять, о чем разговор, но не очень разбирает. Какие-то, видно, воспоминания смутно бродят в его голове, но только никак он не может их уцепить.

От нашей деревни мы пошли пешком. Дошли до поляны, где база наша была. Смотрю я на

Л. МИНЦ, наш спец. корр.

Лацко: стоит, по лицу крупные капли пота текут — и ни в какую...

И все-таки что-то, видать, вспомнилось ему, потому что к месту нашего боя, того его последнего боя, он шел вроде бы увереннее. Или мне это только казалось?

...Но именно там, в лесу, Лацко потерял сознание, в тот момент, когда из полутьмы леса мы ступили на залитую солн

цем поляну, где даже бурно разросшиеся травы не могли скрыть развороченную, перевернутую минами тысячу раз землю.

...Когда он очнулся, он заговорил по-словацки... А пока его приводили в чувство, я прикрыл шинелью маленький временный фанерный обелиск, где среди других имен погибших стояло имя:

«Ладислав Комарек».

ГДЕ СПОКОЙНЫ воды„

Оогда мы говорим о том, что речку или пруд можно перейти без труда, то употребляем поговорку «воробью по колено». Чешский эквивалент этой поговорки звучит несколько иначе: «Заяц колен не замочит».

То, что фамилия моего спутника была Зайиц (что по-чешски значит «заяц»), можно отнести к чистой случайности.

Во Влхки Коут, в деревню к родителям пана Мирослава Зайица, мы выехали засветло. Сразу же за многоэтажной Прагой начались — один за другим — маленькие городки, переходившие в деревни, сливавшиеся с другими деревнями, а те, в свою очередь, сливались с городками. Вообще-то, городки похожи были друг на друга: площадь, обрамленная старинными домами, посредине «Чумной столб» — памятник жертвам средневековой эпидемии, опустошившей Европу, фонтан. Деревни тоже не очень отличались от городков — разве что дома были одноэтажные, и в просветах между ними виднелись поля. Наверное, только отсутствие высоких зданий и отличало их от городков. Иногда между населенными пунктами возникал разрыв, мы въезжали в рощи, ехали среди полей, и вдали, на вершинах невысоких холмов, высились замки и церкви.

Деревня, где жили родители пана Зайица, отличалась от всех мною виденных тем, что все дома в ней были двухэтажные — узкие, высокие, и окна были только на втором этаже. По лестнице со двора мы сразу поднялись наверх, в гостиную. Внизу, как оказалось, размещались только хозяйственные помещения — хранились старые вещи, всякие время от времени нужные предметы. Или же предметы тяжелые, но такие, что им не страшны ни вода, ни огонь, вроде каменных жерновов. Я с интересом разглядывал дом, совершенно непохожий на другие деревенские строения Чехии и Моравии, где мне уже приходилось бывать.

Еще внизу стояла лодка — широкая, вместительная: в такую может влезть целая семья, и еще хватит места для утвари. Она стояла так, что ее очень быстро можно было бы вывести из помещения через широкие двери. Лодка была не новая, но свежепокрашенная, проконопаченная. Весла лежали рядом. Зачем она в местах, где самый большой водоем — пруд с карпами?

Отец и сын Зайицы рассмеялись:

— Здесь без лодки нельзя. Это вам не Прага. Это Влхки Коут.

И до меня дошло, что «Влхки Коут» переводится на русский язык, как «Мокрый Угол». А двухэтажные дома издавна строили в Доу-повских горах не от большого богатства, а потому, что постоянные весенние разливы рек делали жизнь возможной лишь в высоко поднятом над землей помещении. При первых же признаках бедствия люди переносили из нижнего этажа, где было что-то вроде амбара, вещи. Хлевы тоже строили двухэтажные, и здешние коровы совершенно не удивлялись тому, что в стойло надо забираться высоко над землей. Присмотревшись, можно было заметить, что нижний и верхний этажи отличаются и по окраске: по высоте темного оттенка можно было определить уровень воды за прошлые годы. Здесь была целая гамма оттенков: густые, темные в местах, где вода покрывала стены из года в год, более светлыми отметились рекордные подъемы.

На первый взгляд трудно найти место с более благополучной природой, чем Средняя Европа: мягкая зима, не слишком жаркое лето, никаких землетрясений, приветливые ивы склоняются над спокойными водами. Но стоит послушать «Последние известия», передаваемые каждый час по чехословацкому радио...

...«Последние известия», очевидно, похожи во всех странах: в конце всегда спорт и погода. Пожив в стране некоторое время, начинаешь разбирать знакомые фразы из международного языка метеорологов. Что-то вроде «ветер юго-западный, слабый до умеренного, временами умеренный до сильного» и так далее. Но потом следует информация, которой нет в московских «Последних известиях»: «Состояние воды в чешских реках». Мерный голос диктора: «Лабе — два-а-тршицет... Огрже — трши-а-тршицет... Влтава — една-чтиржицет...», а потом вдруг ухо улавливает совершенно другой язык: «Эльбе — цвай-унд-драйцих, Эгер — драй-унд-драйцих, Молдау — айн-унд-фирцих...» Это сообщение принимают и записывают гидронаблюдатели в соседних германоязычных странах.

Для чехов эти гидросообщения так же привычны, как для нас фраза: «Сегодня самая низкая температура зарегистрирована в Оймяконе...»

42