Вокруг света 1975-08, страница 46

чая средствами сообщения, торными дорогами, а главное — аэродромом, сокращающим до двух-трех часов путь из Парижа до Этны. Постоянство этнийской активности позволяет заблаговременно составлять программы исследований. Можно быть уверенным; к назначенной дате хоть в одном кратере будет наблюдаться интересная форма активной деятельности — что весьма проблематично на обычном вулкане, если он вообще не уснул!

Некоторые замеры необходимо делать прямо в жерле, а не на почтительном расстоянии от огнедышащей бездны; это, в частности, относится к определению химического состава газов и их физических характеристик. Ведь уже в метре над воронкой газы трансформируются. Расширение, охлаждение, химические изменения в результате взаимных реакций, смена температурных условий и давления, окисление кислородом воздуха — все это полностью меняет «лицо» летучих частей вулканических выбросов и затуманивает их истинную природу.

Особые надежды во время апрельского извержения 1971 года мы возлагали на самый южный из новых кратеров — тот, что открылся в нескольких сотнях метров от обреченной станции. Лава, непрерывно изливавшаяся из нижнего края трещины, уносила, словно на ленте транспортера, все шлаки. Это позволяло проникнуть внутрь кратера, туда, где образуются загадочные газы. Обычно до них просто не добраться, а здесь они вырывались прямо с верхушки глубинного столба магмы...

Увы! Нам удавалось прорваться в святая святых едва на десятые доли секунды; продержаться же там необходимое для взятия проб время не представлялось возможным: когда град раскаленных бомб немного стихал (что случалось не часто), адский жар огнедышащей печи, где на дне плескалась жидкость, нагретая до тысячи ста градусов, был непереносим даже в специальных термоизолирующих костюмах.

...Мы бродили по краю, грохотавшей бездны величиной с площадь Согласия в Париже и глубиной не менее ста метров, откуда вырывались крученые вихри, полные искр. Бомбы эффектно прочерчивали иссиня-черное в этот час небо, поднимаясь до апогея, зримо застывали в верхней точке параболы и отвесно, хвостатыми кометами, шли вниз. Оказавшись в зоне предположительного падения такой кометы, надо было мгновенно рассчитать ее траекторию и, лишь уверившись, что снаряд действительно летит на вас, отскочить в сторону. Причем именно в последний миг, дабы не прыгнуть под другую огненную бомбу...

Мы давно уже освоили эти нехитрые уловки, поэтому бомбы доставляли нам даже некое тайное удовольствие. Наступила ночь, а мы все бродили и бродили по кромке кратера. Теперь, когда солнце погасло, взрывы прослеживались особенно отчет

ливо. В зависимости от их частоты устье окрашивалось то в пурпурные, то в желтые — червонного золота — цвета, то становилось карминно-черным, а потом вновь золотилось, когда из глубины вылетали снопы раскаленных частиц. В паузах огненная жидкость тяжело распирала стеснявшие ее стенки.

И тут нас накрыла ослепительная очередь. Сухой треск залпа, и снизу, из стенки колодца вылетела струя со скоростью, превышающей триста километров в час. Мы молниеносно ринулись в сторону. И это спасло нам жизнь, но кусочек раскаленного шлака все же попал Барбагалло в челюсть. Охватившая его паника не имела - ничего общего со страхом смерти. Винченцо нередко случалось смотреть ей в лицо, причем он не терял хладнокровия. Здесь было другое: сама преисподняя разверзлась и плюнула ему в лицо!

Дьяволы, духи, циклопы и джинны живут в древнем чреве Этны — об этом все знают, но, черт побери, не говорят вслух. Легенды завоевателей, которые волнами прокатывались после греков и римлян по Сицилии, — всех этих готтов, вандалов, франков, сарацинов, норманнов, ара-гонцев — дополняли новыми персонажами неписаный фольклор, связанный с Гадюкой, как зовут Этну сицилийские крестьяне... И уж если Гадюка своим плевком наносит апперкот, значит, вы навлекли на себя тысячелетнюю злобу свирепых обитателей геенны огненной. Так рассудил Винченцо Барбагалло.

Кстати, и со мной случилось нечто подобное. Я следил за выбросом, рассыпавшимся пышной гирляндой по ветру. Взрыв оказался особо сильным: над жерлом взметнулся громадный столб раздробленной лавы, куда больше среднего, а один кусок взлетел необычайно высоко. Остальные овсяными хлопьями уже опадали вниз, а он еще поднимался, едва различимый в небе... Все снаряды успели исчезнуть за гребнем слева от меня, когда последняя блестка вдруг стала расти. Ветер не мог сладить с таким большим куском, и он летел по своей траектории, не отклоняясь.

Скорость его быстро нарастала, времени уже нет, но торопиться нельзя: у меня в запасе всего один прыжок. От такой большой бомбы — а она действительно была большой — можно увернуться только в самую последнюю секунду... Рефлекс сра

ботал безотказно, и я — нет, не отскочил, а нырнул в сторону, как вратарь в воротах. В тот момент, когда, обдирая локти, я упал на шлак, за спиной раздался грузный шлепок расплавленной массы.

Будь на мне защитная каска-шлем, вполне возможно, я бы не заметил снаряда: когда поднимаешь голову, каска остается на месте и закрывает видимость. Упавшая бомба оказалась столь велика, что, несмотря на долгий полет, была еще совсем вязкой. Она вряд ли проломила бы прочную каску из стекловолокна, но наверняка превратила бы меня в лавовую статую. После это-* го случая мы" просверлили в верхней части шлемов маленькие дырочки, чтобы, при необходимости, можно было обозреть небо над головой...

Легерн с Хантингтоном отвечали в нашей группе за химические анализы газов. Каждый "из них пользовался собственной техникой взятия проб. Но в обоих случаях требовалось довольно долго стоять возле воронок, чье жаркое дыхание проникало даже сквозь наши скафандры. Газы были очень агрессивны, подчас смертельно ядовиты, а горячая почва беспрерывно вздрагивала от «икоты» подземного котла. Нечего говорить, что, проработав в подобных беспокойных условиях целый день, человек к вечеру здорово устает. Поэтому на следующий день был устроен отдых. А я решил воспользоваться им, чтобы взглянуть на облюбованное нами еще четыре года назад местечко для новой станции.

До чего приятно идти одному в горах!

Я огибаю с северо-запада вершинный конус, минуя тропинки, протоптанные в шлаке и пепле центрального кратера десятками тысяч посетителей, — их следы удивительно напоминают отпечатки овечьих копыт на альпийских лугах. Солнце прогревает живительный воздух, торопиться некуда: впереди у меня целый день, я ничего не должен делать — ощущение, забытое бог весть когда! Не висит над душой ответственность за расписание, маршрут, пункты программы, общее задание, Я просто шагаю сквозь солнечную прозрачность воздуха, а ветер шепчет на ухо что-то свое. Далеко справа слышу перекличку наших геофизиков: так и есть, портативные рации опять не работают. Останавливаюсь и смотрю издали, как прыгают с камня на камень маленькие фигурки, радуясь, словно проказник-мальчишка, что сам я абсолютно свободен...

И вновь в путь, через лавовые нагромождения, которые я наблюдал, когда они еще текли раскаленными ручьями. В общем хаосе стороннему глазу они на

44