Вокруг света 1975-09, страница 68

Панья утратили некоторые свои обычаи: свадьбы, например, устраивают по индуистскому обряду. И если в обычные дни панья ходят почти обнаженными, то на свадьбу надевают обычную индийскую одежду.

сал на темных лицах, на взлохмаченных кудрях волос. И было в этом танце что-то сродни этому изначальном) пламени, его бесшумным ярким порывам, его изощренности и неожиданности. И вереница танцующих была похожа на древних жриц, заклинающих этот загадочный огонь. Покорно повторяя его движения, жрицы безмолвно уговаривали на что-то огонь, просили о чем-то это бу

шующее пламя. Б^ремя от времени они, как птицы, взмахивали руками, но оставались на земле, не сумев превозмочь какой-то силы, которая удерживала их здесь, у огня. И тогда они кричали странно и угрожающе, как будто виновник их бессилия был где-то совсем рядом. Этим крикам вторила тревожная дробь барабанов и захлебывающаяся, вызывающе резкая песня флейты.

Все чаще кричали танцующие, быстрее били темные руки в барабаны, выше и выше забиралась мелодия флейты, пока на каком-то крутом подъеме не задохнулась и не оборвалась. И языки пламени, вторя этим звукам, сникли и, укрощенные, поползли по обугленным стволам, зябко прижимаясь к жару раскаленных углей. И когда последний язык пламени, заклятый и обессиленный темными жрицами, исчез, чтобы погибнуть в мертвенной синеве угасания, вереница танцующих распалась, и раздался гортанный торжествующий крик. Крик, как ночная птица, взмыл к звездному небу и отозвался крупной дрожью в теле пророка. И так же дрожал меч в его руке. Замолкнувшие было барабаны вновь загремели, повторяя ритм дрожи тела Канакаки. Потом его сотрясла конвульсия, и пророк упал на холодную и сырую траву и стал извиваться на ней и корчиться, как будто от острой и непереносимой боли. Губы его были сомкнуты, глаза закрыты, и только темная рука продолжала судорожно сжимать рукоятку меча. Несколько панья подняли пророка, но он снова упал. Его опять подняли, стараясь утвердить на неверных ногах. Наконец пророк обрел равновесие. Постоял какое-то мгновение на месте. А потом, шатаясь как пьяный, стал размахивать мечом и направился к яме, наполненной углями, пышущими жаром. Он остановился у края раскаленной ямы и вдруг неожиданно повернулся и странными прыжками устремился куда-то в сторону, убегая, казалось, от ужаса этой уготованной ему огненной пытки. Раздался леденящий душу крик. Казалось, в этом крике пророк вытолкнул из себя все, что было в нем человеческого. Теперь к яме возвращался, приплясывая и прыгая, какой-то автомат с пустыми остановившимися глазами. И под неумолчный грохот барабанов он зашагал по горящим углям. И вдавливал эти горящие угли босыми ногами в землю. Я не верила своим глазам, что так можно. Жар, исходивший от ямы, был настолько сильным, что у края ее было трудно стоять. Углей хватило бы на то, чтобы изжарить целого быка. Как остались необожженными босые ступни пророка, который медленно, как будто по траве, разгуливал по этой горящей массе, мне было непонятно. Канакака проделал эту процедуру несколько раз. И каждый раз, танцуя на углях, он выкрикивал что-то, размахивал мечом и звенел колокольчиком. Я подумала, что все это можно объяснить состоянием транса, в котором находился Кана-

66