Вокруг света 1977-12, страница 35

Вокруг света 1977-12, страница 35

НИКОЛАИ КОРОТЕЕВ

I ася открыл глаза и увидел: [ лист ильма мягко и мерно (покачивается на расстоянии вытянутой руки от его лица. Темно-зеленый острозубый листок казался выбитым из металла. Он все еще качался, когда на зазубрине его стала созревать капля росы. Вдруг на ней, точно на крошечном телеэкране, появились странно вытянутые по низу полумесяца дальние сопки; посредине же тлела искра нежной розовой зари.

Капля наливалась. Она была уже не полумесяцем,, а почти полной луной. По бокам в ней отразились ближние кусты и деревья.

Строгое выдалось утро, студеное. Вася продрог под ватником; бок ощущал волглую сырость земли. Но ногам, обутым в олочи, куда дед насовал шелковистой сухой травы — улы, — было совсем тепло, озябли лишь коленки.

Подниматься не хотелось. В сердце играли тихая радость и покой, который приходит после достижения цели. Нашли-таки они с дедом Серафимом женьшень. Какой-никакой, но нашли. А уж и намаялись они, «обламывая», как говорил старик, кру-тенькие бока сопок. Уж было к дому повернули, не надеясь на удачу.

Каждый вечер, ложась у костра на полувытертую от долгих ночевок барсучью шкурку, дед, костистый, заросший бородой до глаз, «охохохал» долго и натужно:

— Пропал, совсем пропал корешок, охо-хох... Надо же, три недели, охо-хох-хо, бродим и хоть бы... охо-хох, одни обманки. То те бузина, то кака друга ягода... охо-хох...

— Так ведь реликт... — утешал его Вася. — Древность и редкость.

— Помолчал бы ты, внучок, — 3 «Вокруг света» № 12

сводил кустистые брови старик. — Мы ведь не за деньгами, за здоровьем для твоего брательника старшего пришли. Мог бы таежный лесовик и расщедриться.

...Капля росы, которую Вася потерял на мгновение из виду, шлепнулась ему на щеку. Была она холодна, как льдинка. Вася сел на листвяной пахучей подстилке, и от этого движения утро показалось еще промозглее. Паренек передернул плечами под ватником, встал на ноги.

И ему открылся мир прекраснее, чем крохотное отражение в капле.

Место, где уже ввечеру они с дедом Серафимом нашли корешок, было на пологом юго-восточном склоне гольца. Отсюда словно распахивался широченный экран в саму тайгу. Каждое дерево, даже далекое, представало само по себе. Стремительно, светлея стволами, вздымались из чащи тополя и серебристые кроны маньчжурского ореха. Кедры, пластая в воздухе свои сквозные вершины, царствовали над всей массой широколистых кленов и ильмов. А на пестрых от разнотравья полянках, словно отгоняя от себя всех, в гордом одиночестве торчали круглые, будто подстриженные, толстоствольные великаны бархатного дерева.

Сон окончательно отлетел. «А корешок мы все-таки нашли, — мелькнула мысль. — Вот он!» И Вася посмотрел на клочок перегноя, очищенного еще вчера от травы. Посреди него поднимался 'бледный стебель с розетками пятипалых листьев, похожих на растопыренную пятерню человека.

— Смотри-ка, дед, кругом трава, мокрая от росы, а листья женьшеня сухи.

— Так оно и должно быть. Настоящий корешок — не обманка. Не смачивает вода его листьев.

Дед, «охохохая», тоже сел.

— Спозаранку разбудил нас холодок. Ничего — день длиннее будет. К вечеру, может, и выкопаем красавца. Кору с кедра срежем, Лубянку смастерим, мху в нее положим и закроем, как конверт. Займись-ка костром, внучок. Чайком побалуемся — да за дело. А ты глазастый. Я чуть было не прошел мимо ягодок. Мне их из: за дудника и не разглядеть.

Вася промолчал, извиняя деду незаслуженные похвалы в свою честь. Если Вася и заметил ярко-алую розетку-венчик, сверкнувшую среди зелени и пестроты прошлогодней опавшей листвы, то, пожалуй, только потому, что дед Серафим сдержал шаг и замер с длинным посохом в руках, посохом, которым он, как и Вася, три долгих недели от света до темноты раздвигал таежную траву, поднимавшуюся выше пояса.

(Быстро собрав валежник, Вася запалил костер. Дым во влажном воздухе был белым, а огонь ленивым. Кора в бледном пламени корежилась нехотя.

— Сначала-то я тебя в охотку взял, — продолжал меж тем приговаривать дед Серафим. — А потом даже пожалел: корня нет, а тебе домой пора. В школу иначе опоздал бы. Слышишь, Васек?

— Слышу. Еще пять дней осталось. А отсюда напрямки не боле дня ходу до поселка.

— Это тебе легко говорить, охо-хох...

«Охохохал» Серафим старательно, но не очень серьезно. Как он сам однажды сказал внучонку, «чтоб лишние болезни отогнать». «Болезнь что зверь, — философствовал дед, — она здорового ищет, а на хвором чем ей поживиться?»

Натужно кряхтя, дед стал прилаживать к коленям лубки из коры, содранной с сухостоины, чтобы не застудить ноги на влажной и мало прогретой под густым пологом тайги земле.

Глядя, как дед Серафим тщательно готовится к рытью крохотного корешка, ростом, наверное, не больше мизинца, Вася спросил:

— Мие-то дашь копать?

— Посмотреть дам. А вот копать... Одну-единственную мочку оборвешь, весь наш долгий поход загубишь. Вытечет силушка из корешка. Не проси — не дам. Лучше своим делом займись. Котелок-то за водой сам не побежит. Вот распадком к ручью и иди, там спуск полегче.

На отказ Вася не обиделся, ведь и спрашивал почти без надежды, заранее зная ответ. А со своим делом он справится. Только

33