Вокруг света 1978-06, страница 69

как кукарача ползет шагом. Он тяжело вдавился в дорогу двадцатью тоннами груза. Мы соскакиваем и бежим; на сей раз за нами ,не заржавеет, будьте уверены. Нас полсотни здоровых парней, мы пробегаем семь экипажей, ждущих своей очереди. Тот, кто убил Доминго, с удивлением уставился на нас. Он, наверное, понимает, что спекся, не (видать больше родимой Италии, ах был бы у «его сейчас автомат!

Делимся на несколько групп. Одни спешат к голове колонны, другие огибают застрявших, третьи, в том числе и я, бегут наперерез по обочине. Сзади поспешают, задыхаясь, трое людей, которые тащат свой неудобный груз — Доминго; пусть он хоть после смерти порадуется зрелищу. Оверху спускается грузовик, из наших. Мы машем ему рукой, он понимает и ставит машину поперек. Все, мышеловка захлопнулась.

Мне жутко хочется расквитаться, в конечном счете это мое право проломить голову нашему с Доминго врагу, разве нет? Но я не могу. Меня ждут. Сверху спустилось еще несколько наших грузовиков, потом группа «фиатов». Шуму будет много. Я оставляю вас пировать одних, ребята, извините. Последним спустился Мотылек; он в новенькой спецовке, одолженной сегодня утром, — Мотылек за работой, это уже невидаль!

— Отвези меня в город. И побыстрей!

Он пытается воззвать к моей совести.

— А работа, красавчик? Я не могу, красавчик...

— Отвези меня побыстрей и не бубни, нет времени!

Я чуть не бросаюсь на него с кулаками. Но драк на сегодня достаточно, поэтому я стараюсь ему втолковать:

— У меня женщина умирает в больнице, тальянцы убили Доминго, а дорога забита. Торопись.

Захлестнутый лавиной известий, Мотылек послушно начинает разворачиваться, бормоча под нос:

— Надо же... Все разом... Расскажи подробней.

— Да торопись же, вареный! Нет, дай сюда руль.

Он вылезает, обиженный.

— Там внизу мой «фарго», возьми его.

— Я не сумею, красавчик...

— Сумеешь. И потом ты понадобишься ребятам. Покажи им,

¹ Кукарача — таракан. (Примеч. пер.)

2*

как надо драться. Пока! Да, не зови меня больше красавчиком. Никогда, слышишь?

Каторжник остается на дороге, ничего не понимая. Ладно, разберешься, не маленький. Сколько времени ты рассказывал о своих подвигах в кафе — теперь покажи себя в деле. Будет что вспомнить зимними вечерами. Пока!

Первая передача, вторая, третья. Чертов «шевроле», совсем новенький, еще не прошел обкатку. Ну я-то не стану тебя щадить, не надейся. Вперед! Виражи проскакивают так быстро, что я не успеваю испугаться; мотор нагревается, из радиатора вырываются струи пара, и издали «шевроле» можно принять за локомотив; еще быстрей, дорога едва успевает ложиться под колеса, пахнет паленым маслом; ничего, Мотылек, бог даст, «шевроле» проходит, сколько ему положено на роду...

Я мчусь к тебе, Росита, и должен выиграть эту гонку, ,не опоздать, поспеть, суметь снарядить тебя в дальнюю дорогу. Нет бога, Росита, нет вечного блаженства, а есть агония, и ее нельзя встречать в одиночку.

Росита не умерла. Я видел, как она страдала под хлороформом. Это ложь шарлатанов: наркотики не избавляют плоть от боли, они лишь снимают память о ней после пробуждения.

Врачи перелили ей чужую кровь, не мою — моя не годится ни для кого, это гнилая кровь, напоенная дрянью, она не годится даже для окропления поля брани. Но Росита будет жить, вновь станет молодым зверьком, вострозубой самочкой, еще более дикой, чем раньше, двинется вспять по ручью времени к своей юности — на положенное ей место. Росита, я люблю тебя больше, чем если бы любил на самом деле.

— Она не хотела, чтобы ей давали наркоз без вас, — сказал молодой парень, оперировавший ее.

Медсестра любезно добавила:

— Она- плакала под маской и эвала Вас.

— Я не мог ждать: у меня назначена встреча в клубе на шесть, — продолжал хирург.

Росита приходила в себя. Глаза еще плохо слушались, взгляд блуждал из стороны в сторону.

— Останься, — прошептала она, — останься, пока я...

— Мы выиграли, Росита, ты будешь жить.

Так и не поверив мне, она за

снула, сжав слабыми пальцами мою руку.

Поздно вечером мне велели уходить. Снаружи клокотала толйа. Перед решетками мелькали головы: шоферы, пеоны — мои товарищи стояли лицом к таль-янцам. Каждая партия принесла свои трофеи: в кузове «фарго» лежал Доминго и еще один из наших — лицо закрыто испачканной кровью простыней, он пал в сражении на трассе. Вытянутые по струнке, в театральных позах, перед дверями больницы покоились три тальянца. От группы к группе курсировали полицейские.

Когда я показался на ступеньках, наши дружно сделали шаг вперед. Фашисты тоже сомкнули ряды. Полицейский лейтенант выкрикнул команду, в тишине послышалось клацанье затворов, полиция взяла винтовки наизготовку. Послышалось ритуальное заклинание:

— Именем венесуэльского народа и согласно закону, завещанному нам освободителем Симоном Боливаром, приказываю вам разойтись, иначе я прикажу применить оружие.

Дула были повернуты в нашу сторону.

— Прошу внимания! — На балкон вышел главный врач. — У меня здесь больные, они нуждаются в покое.

Полиция изготовилась к бою. Офицер вновь огласил:

— Именем венесуэльского народа...

По закону он обязан трижды произнести предупреждение, но мы-то знаем, что полиция склонна к экономии, и начинаем расходиться, не дожидаясь конца текста. Тальянцы отступают в противоположную сторону.

В полночь мы схоронили Доминго и второго товарища — это был португалец, вышедший на трассу всего неделю назад. Профсоюз пеонов разработал церемо-, ниал. Покойников повезли в от-' крытых гробах, убранных полотнищами, в Ла-Гуайру. В последний раз я порадовал Доминго хорошей ездой на «(фарго», его верном друге.

В Ла-Гуайре мы провезли убитых мимо -порта, где они зарабатывали свой хлеб потом и болью. Остановились возле кафе, где они любили бывать. И только затем с факелами двинулись в Каракас.

«Фарго» шел первым. «Форд» португальца вел его пеон. За ним следовали все двести грузовиков с докерами, тысяча человек, певших душераздирающую отход-

67