Вокруг света 1978-07, страница 52

Смотрите, как сейчас испугается этот тип.

Он свистнул, и огромный пес с ошейником из острых шипов уселся, виляя хвостом, рядом с хозяином деревеньки. Тот показал на быка уничтожающим жестом.

— За горло, Террон1 За горло!

Пес разжал пасть, показав

огромные острые зубы, и прыжком бросился на быка.

На мгновенье людей охватило сочувствие к переодетому человеку, и по толпе прошел ропот негодования. Но торжествующая улыбка быстро сошла с лица Руиса. Схватка была короткой. Раздался лишь хохот быка и истошный вой собаки, которая, перебирая ногами воздух, повисла, нанизанная на два ножа, ловко выставленные быком. Потом он резким взмахом головы подбросил собаку вверх, и она с визгом упала на землю, заметалась в предсмертной агонии и вскоре затихла.

Люди, казалось, онемели. Воцарилась недобрая тишина. Лишь Руис извергал проклятия и угрозы.

Теперь уже Сухой вместо опозорившегося Косички бросился вперед с плащом, переброшенным через руку, и багром, заменявшим копье, навстречу быку. Комично и уж совсем не к месту прозвучал возглас какой-то женщины:

— Моя скатерть! Моя шелковая скатерть!

Но на этот раз никто не рассмеялся. Все отчетливее и отчетливее становились приказы Руиса:

— Все на него! Дубинами его. Я выбью мозги этому ублюдку.

И в то время, как Руис продолжал извергать свои проклятья, а Сухой приближался к быку, в руках у зрителей стали появляться вилы и серпы. И тут свершилось чудо — чей-то властный и резкий голос остановил уже было двинувшуюся толпу и в самый последний момент все-таки сумел предотвратить убийство:

— Стойте! Ни с места!

Сила и металл этих слов могли принадлежать только Аме-рикано. Он выскочил на арену, сильным толчком усадив Руиса, растерявшего от неожиданности весь свой запал мести. Люди стояли, не двигаясь, вдоль вытянутого солнечного круга и, казалось, перестали дышать. Их внимание было сосредоточено на центре круга, где находились бык, еще более свирепый, и труп

собаки. Американо подбежал к Сухому, схватил его сзади за куртку и, вырвав, бросил багор на землю.

— Этот бес сошел с ума, — сопротивлялся Сухой.

— Обожди, я тебе говорю! — Он направился к быку с решительностью, отпечатывавшейся в каждом его шаге. В его твердой стремительности чувствовалась сила, готовая преодолеть любое сопротивление. Он не дошел до быка всего двух шагов: единственное, что их разделяло, подобно границе между жизнью и смертью, — это окровавленная собака.

— Кончай маскарад, Дамасо!

Это был приказ, короткий, как

щелчок кнута.

— Если ты принес динамит... Хе!

— Снимай с себя этот наряд, или я сам сниму.

Бык глухо ответил:

— Не угрожай и не выводи меня...

— Я не угрожаю. Снимай...

Пауза, протяжная и глубокая,

на одном острие со смертью. Медленно, медленно шкура-накидка стала отделяться от тела, как у линяющей змеи. Упали на землю ножи с большими рукоятками, и появилась ухмыляющаяся и счастливая физиономия Дамасо. Люди увидели перед собой человека, всего лишь человека, и снова заволновались. Руис опять стал призывать их к убийству:

— На него, на него!.. Пусть заплатит за мою собаку!

И тут Черный неожиданно возник перед Бенигно и, перекрывая его вопли, прогремел:

— Заткнись, помещик!

Его голос был его оружием, и Черный это знал. Он брал им верх на дюжинах митингов. И на этот раз голос рассек воздух и, пронизывая черепные коробки, тотчас завладел людьми. Черный взобрался на стул.

— Платить за собаку? Человеком — за собаку?

Он повторил последние слова и сделал паузу. Он знал людей/ Знал, сколько нужно выждать, пока они, веками подчиненные ударам одного и того же кнута, осознают нечто иное.

— Пойдете в тюрьму за собаку того, кто вас угнетает, дает взаймы, обкрадывая, и сгоняет с земли, когда вы не можете уплатить? Убьете бедняка за собаку богача? Пусть платит богач! Пусть расплачивается, и не только собакой! Пусть заплатит за ваш пот, за ваши земли, за ваших дочерей.

Это уже не было вниманием, которого он добивался. Это было абсолютное господство. Он обратился к стоявшему поблизости согнутому старичку:

— Ты! Сколько ты должен этому кровопийце?

Старик не ответил. Но стоявший рядом паренек храбро выкрикнул :

— Все. Он должен ему все, что у него есть!

И голос паренька разнесся по заполненной площади, как удары колокола, как удары молота о наковальню.

— И твоя дочь, должно быть, его служанка? — не унимался Черный.

— Да. Уже была... — ответил паренек, еще больше храбрея в то время, как старик все ниже и ниже опускал голову.

И пробежали по толпе, как дрожь по пшеничному полю, встревоженному порывом ветра, торжествующие слова Черного:

— И ты, и ты, и ты... И вы, и вся деревня! Все!

Черный продолжал, безжалостно обвиняя. Никто не шелохнулся. Его голос был притягателен и непререкаем. Ведь все, о чем он говорил, было чистой правдой. Он весь преобразился.

— Ладно, Черный. Хватит, — сказал ему Американо, единственный, кто еще мог здраво оценить обстановку. Он понимал ситуацию. Хорошо знал таких людей, как Черный, способных разжечь ярость в толпе крестьян и дать им в руки вилы и серпы, которые потом приведут их к безумию.

— Нет! Сейчас они мои! — пробормотал Черный, продолжая свое обличение.

Американо понимал, что никакие доводы уже не остановят Черного. Поэтому он столкнул его со стула и, прежде чем тот попытался было возразить, сильным ударом в челюсть лишил его чувств. Увидев поблизости Кореа и Качоло, кивнул в сторону поверженного Черного и приказал:

— В лагерь его. Быстро!

И те унесли Черного, обогнув церковь, чтобы не пересекать площадь у всех на виду. Большинство людей не видело, что произошло. Только все вдруг почувствовали полную пустоту: так бык после нападения удивляется обману ослепительной красной мулеты. Только что магическая сила слова наделила их энергией неудержимой, энергией, способной смести помещика. Их отмыли от унижений, они стали чистыми, как море,

50