Вокруг света 1979-05, страница 36

не то что крикнуть — кашлянуть опасно: град камней тут же посыплется на голову. С величайшей осторожностью, стараясь не смотреть вниз, мы поднимались все выше.

Внезапно повеяло легким теплом. Дышать стало легче. В лицо ударил густой терпкий аромат сосны и ели. Гулям повернулся ко мне, указал рукой куда-то вниз и прошептал:

— Калаши.

Я долго пытался разглядеть, что же там, но, кроме тех же однообразных скал, подернутых дымкой, ничего и не увидел. Зато почувствовал, как тропинка побежала вниз. Появились одинокие конусы тань-шаньских елей. Потом они попадались все чаще, перемежаемые зарослями орешника. В расщелинах между камней поднимали голубые чашечки соцветий неизвестные цветы. Глухо, потом все отчетливей и громче зашумел невидимый горный поток. И неожиданно перед нашими глазами раскинулась отливающая всеми оттенками зеленого неширокая долина.

— Шамиим, — почти обычным голосом сказал Гулям. — Отсюда начинается Кафиристан...

Долина, неяокая, но живая, притягивала к себе — после бурого однообразия скал. Глаз не уставал скользить по контурам окружающих долину гор, вершины которых искрились в свете заходящего солнца, отдыхал на нежной зелени вековых вязов, каменных дубов, на голубоватой седине тянь-шаньских елей По горным отрогам в долину террасами спускались заботливо ухоженные виноградники. Еле слышно доносился шум листвы и пение птиц.

УПОРНЫЕ КАФИРЫ

Когда-то неприступность гор была естественной и надежйой преградой, охраняющей край калашей от вторжения более сильных и могущественных пришельцев. Сейчас калашей примерно тысяч десять. Последние двести лет, однако, калаши живут под постоянным давлением извне.

В восьмидесятые годы прошлого столетия эмир Абдуррахман силой пытался обратить калашей в мусульманство. Но как ни старался эмир, как ни тщились муллы после него, ислам до сих пор так и не привился среди этих кафиров-калашей. По-арабски «кафир» означает «неверный». Однако их соседи на севере — племя афридиев, и соседи на юге — патаны не оставляют мысли принудить калашей жить по законам пророка.

Чиновники в Исламабаде, с которыми я говорил о калашах, утверждали, что им не грозит ни сейчас, ни в будущем потеря самобытности. Тем не менее есть признаки того, что постоянное давление официальной религии Пакистана — ислама — станет для калашей роковым. Уже появились в некоторых калашских деревнях мечети, по утрам муэдзин призывает свою паству на молитву, кое-где уже — за пределами горных деревень — наказывают калашских женщин за то, что они появляются среди мужчин с «бесстыдно» открытым лицом. Мне рассказывали даже, что единственная на весь край больничка оказывает медицинскую помощь только тем калашам, кто регулярно совершает пятикратный намаз. Для подтверждения своей привержен

ности исламу они должны предъявлять при входе туда свой молитвенный коврик. Так, по крайней мере, рассказывали мне и сами калаши, и мой спутник Гулям.

...Сквозь густые заросли шиповника, колючие плети ежевики, хлещущие по лицу ветки орешника горная тропа ведет к долине.

Отчетливее доносится до слуха переливчатое бульканье горного ручья. Еще немного усилий, и через заросли кустарника видна калашская деревня. Двухэтажные дома образуют сплошную галерею. Таких галерей несколько, они ярусами поднимаются вверх по склону горы. Трудно разобрать, где начало одного дома и где конец другого. Жилища калашей сложены из толстых дубовых бревен. (Внизу, у патанов, основной строительный материал — плоские камни.) На первом этаже, судя по отсутствию окон, держат скот, а на второй ведут «лестницы» — те же дубовые стволы с вырубленными на них ступеньками.

Жители либо не видели нас, либо умышленно не обращали внимания. Женщины на плоских крышах своих жилищ размалывали зерно обтесанными круглыми валунами. Рядом с ними резвились дети. Мужчины сидели группками перед домами, обсуждая какие-то новости.

По дороге к селению Гулям рассказывал, что калаши занимаются разведением овец, виноделием — виноград культивируется в этих краях с незапамятных времен, и никто не может сказать, кто же принес сюда первую виноградную лозу. Некоторые мужчины промышляют овец-уриалов и мархоров — диких горных