Вокруг света 1980-07, страница 46Ваксель кивнул, что-то спросил у Беринга и крикнул в трубу: — Господин капитан-командор приказывает: держать курс по правому компасу ост-норд. Вам, как и раньше, идти впереди. «...Того ж часа смотрели с сален-гов земли меж Z и W и меж Z и О, токмо нигде не видали, и, наполнив парусы, пошли определенным куршем». Сколько времени потеряно зря! Даже через много лет, вспоминая об этом, Свен Ваксель снова придет в ярость и напишет: «Кровь закипает во мне всякий раз, когда я вспоминаю о бессовестном обмане, в который мы были введены этой неверной картой, в результате чего рисковали жизнью и добрым именем. По вине этой карты почти половина нашей команды погибла напрасной смертью...» Алексей Ильич Чириков был человеком сдержанным и так открыто чувств не выражал. Да и, к сожалению, не оставил он никаких воспоминаний о своем плаванье. Но наверняка и он разделял негодование Свена Вакселя. Уж он-то всегда наносил на карту только действительно открытые земли, чтобы не получилось, как любил говорить капитан, конфузной «прибавки». 1 все же теперь Чириков вздохнул с облегчением. Карты со злополучной Землей да Гамы убрали подальше. Теперь перед Чириковым лежал просто большой чистый лист плотной бумаги. На нем была лишь размечена сетка долгот и широт в меркаторской проекции — и каждый день прокладывался путь, пройденный кораблем. Этот лист им предстояло самим превратить в карту, нанеся на него вновь открытые земли. И эта еще не рожденная карта радовала глаз, вдохновляла, манила вперед. А погода с каждым днем все хуже, все холоднее. «...Для опасности в ночное время взяли у марселей по одному рифу...» «Ветр прибавился, спустили кливер». «...По сей ширине счисление не исправляли, понеже погода была премрачная и горизонт нечист». Иногда капитан приказывает провести нечто вроде научных исследований: «...Спустили ялбот на воду и пробовали пущением лага течения моря, токмо течения никакого не явилось...» Опять капитан Чириков плывет впереди. В пять часов утра двадцать первого июня он помечает в журнале: «Ветр крепкой ундер-зейлевой, пакетбота Св. Петра не стало быть видно, того ради закрепили фок и стали дрейфовать под гротом и бизанью, чтоб дождатца Св. Петра и с ним не разлучатца...» Ждали и дрейфовали в штормовом океане почти двое суток. Палили из пушек. По ночам сигналили фонарями. Прислушивались, всматривались в дождливую тьму. Нет, ничего не видно, не слышно. Только волны глухо бьют в борта корабля. Они остались в океане одни... Корабли расстались навсегда. И многие из плывших на них уже больше никогда не увидятся снова... «Вторник, 23 июня 1741 году 5 часов с полудни... В сем часу, оставя искать пакетбот Петра, по общему определению офицеров пакетбота Св. Павла пошли в надлежащий свой путь». В полдень наступает самый ответственный момент. Его все ждут с интересом и волнением: штурман «берет солнце», определяет местоположение корабля. Инструменты у них самые примитивные. Основной — «матка», простейший компас, жалкая игрушка магнитных аномалий и бурь. Даже секстан еще неизвестен. Высоту солнца над горизонтом, а следовательно, свою широту определяют градштоком — деревянной рейкой с передвижной поперечной крестовиной. Немножко точнее был квадрант. Но пользоваться им даже при небольшой качке становилось невозможно. А для определения второй координаты — долготы вообще никаких инструментов практически не было. Нет еще не только хронометров, но и обычных пружинных часов. Пользуются песочными, а в хорошую погоду и солнечными часами, как во времена древних греков. Вахтенный матрос следит, как пересыпается в часах песок, переворачивает их и отбивает склянки ударом в маленький колокол. Громадные и неуклюжие маятниковые часы, которые везет с собой Делиль, большая редкость. Это научные приборы, а не часы. Определялись по счислению, отсчитывая пройденный путь от мыса Вауа при входе в Авачинскую бухту, каждый час замеряя скорость по лагу и делая поправки на боковой снос под влиянием ветра. Лаг в те времена был дубовой дощечкой в виде сектора, укрепленной на конце тонкого линя, размеченного через равные промежутки узелками. Сектор утяжеляли свинцом, чтобы свободно плавал в воде острым кончиком вверх. Один матрос бросал его за борт, а второй, засекая этот момент, пускал в ход «склянки» — полуминутные песочные часы. Оставалось только считать, сколько узелков на разматывающемся лаглине пробежит между пальцами за полминуты. Получалась скорость корабля в узлах — в милях за час. А поправку на ветер приходилось делать на глаз — по изгибу кильватерной струи за кормой. И конеч 44
|