Вокруг света 1980-10, страница 52

знать безумные реальности нашего времени, которые для всех нас сводятся к неприятным заголовкам в новостях, С нашей стороны будет безответственным не требовать от тех, кто принимает ответственные решения, чтобы современное оружие не предоставлялось народам, которых наши деды корили за секиры и мечи.

Наша планета больше камышовых бунтов, которые пронесли нас через моря, и все же достаточно мала, чтобы подвергнуться такому же риску, если живущие на ней люди не осознают неотложной . необходимости в разумном сотрудничестве, чтобы нас и нашу общую цивилизацию не постигла участь тонущего корабля. Республика Джибути, 3 апреля 1978 года».

Мы забрали с лодки свои личные вещи, выгрузили оборудование, предназначенное для музея «Кон-Тики». День отдыхали, катались на яхте, купались. О «Тигрисе», как по уговору, не вспоминали.

Вечером мы бродили с Норманом по улицам Джибути. Возле нас вился мальчишка, предлагал что-то купить, куда-то сходить. «Вот ехце американец гуляет!» — он показал на верзилу в высоком белом кепи, похожем на котелок, затем сбегал и привел его.

— Из Штатов, парни?

— Кто из Штатов, кто из России.

— Очень приятно. А я из легиона. Моя кличка — Лорд.

Лорду тридцать три года. Семнадцать лет из них он в армии. Сперва служил в Америке, надоело. Завербовался и поехал в Африку, в Родезию. Воевал. Надоело.

Надо было придумать что-то новенькое, однако никакого иного ремесла, кроме ремесла наемника, он не знал. Вкратце монолог Лорда можно передать так:

«Если ты силен и здоров и не знаешь, куда податься, зайди в любой полицейский участок на территории Франции и произнеси слово «легион».

Тебя поведут в особую комнату, накормят, вдоволь напоят. Отберут документы, и ты лишишься имени, фамилии, прошлого. Взамен получишь карточку, где обозначено: «Лорд, капрал Французского иностранного легиона», а рядом — на фото, смахивающем на тюремное, — ты сам, бритый наголо, на шее дощечка с кличкой.

Вместе с кличкой у тебя появится номер счета в банке — швейцарском или в том, какой назовешь.

Платить будут на ранг или на два ранга выше, чем в обычной армии: ефрейтору — по-сержантски, лейтенанту — по-капитански.

Контракт заключается на пять лет. Затем имеешь возможность продлить его еще на пять лет. И еще на пять. Выдержишь — значит, обеспечил себя на всю оставшуюся жизнь.

Легионер может безнаказанно убить, угнать машину, изнасиловать — в пределах лагерной огра

ды никакой прокурор его не достанет. Это, как вы понимаете, плюс.

Легионера муштруют нещадно, испытывают на выносливость, добиваются беспрекословного послушания, учат всем существующим способам ведения боя. Тоже плюс, но с натяжкой. Муштра и головорезам не мед.

Воспитательных бесед с легионером не ведут. При малейшем нарушении дисциплины отправляют в каменоломню махать киркой от зари до зари, с перерывом на полуденное пекло. На ночь запирают в карцер с бетонным полом, бросают на пол одеяло и напускают сантиметра на три воды. Это уже несомненный минус. Два месяца карцера человек выдерживает редко.

Задача легионера — поддерживать порядок в той стране, где он расквартирован. В чем суть порядка, знает начальство. Легионер этого знать не обязан.

Он обязан ехать, куда скажут, и стрелять, в кого прикажут. В экстремистов. В забастовщиков. В бандитов. В безработных.

Легионеры не выясняют, кто прав, кто виноват, а уничтожают правых и виноватых разом. Там, где они побывали, всеобщая тишина и пустота.,.»

— Скоро сбегу, — сказал Лорд, которому в легионе и за три года надоело.

— И что будет тогда?

— Будет погоня. Если не повезет и настигнут, то преградят дорогу и скомандуют: «Руки вверх!» Подниму руки — два месяца карцера. Не подниму — убьют...

В понедельник, 3 апреля, на речи Тура о сожжении «Тигриса» присутствовали представители Би-би-си. Они поставили условие: все до последнего момента должно остаться тайной. Наши финансисты не желали конкуренции. Закабалив «Тигрис» при жизни, они намеревались стричь купоны и с его похорон.

Надо было бы заупрямиться: путешествие кончилось, договор утратил силу, дальше действуем, как хотим, но мы даже не роптали. Слишком были подавлены...

Я радировал в Москву: «Пожалуйста, будьте внимательны. Завтра передадим очень важное сообщение». И не имел права намекнуть, о чем.

Ясно глядя в глаза Петросу, мы сказали: «Идем на киносъемку». Подняли парус, отдали швартовы и пошли. Недалеко, за пять миль, к островам Аль-Муша.

Выбрали в заливчике место, поставили лодку на два якоря. На берег сошли кинооператоры: Нор-

рис, Герман и Тору. Каждый занял свою позицию, изготовились. За фотографии отвечал Карло. Остальным Хейердал запретил заниматься съемкой.

Мы облили палубу горючим, разложили на ней тряпки, одеяла, полотенца. Долго возились — не хотелось спешить. Солнце садилось, когда мы переправились на островок и встали на самом краешке берега.

Последним на «Зодиаке» приплыл Эйч-Пи. Он выполнял обязанности пиротехника — закладывал в хижине взрывное устройство с таймером — часовой машинкой вроде будильника. Рычаг таймера, срываясь со взвода, замыкал контакты батарейки. Тот сжигал спирали лампочек с расколотыми колбами. Искры воспламеняли пары бензина.

М]Ы стояли и ждали.

Через пятнадцать минут вспыхнуло. Грохнуло. Поднялся огненный столб. «Тигрис» запылал.

Он горел долго, долго, долго. Горел мостик,, где мы сражались с веслами и компасом. Горела хижина, где мы обедали, отмечали праздники и порой незло ругались. Горела корма — обиталище маленьких крабиков, которых мы прозвали Федей и Машей.

Долго держалась мачта — непонятно на чем. Она рухнула, когда «Тигрис» начал светиться изнутри.

И вот уже нет ни мостика, ни хижин, ни мачты. На водной глади залива Таджура горел стог сена — ярко и жарко, как способна гореть сухая трава.

Мелькнула мысль: боже мой, ведь за все плавание и не подумали ни разу, что на судне может случиться пожар!

Понемногу огонь утихал, тьма сгущалась. И к лучшему. Нам всем в эти минуты нужна была темнота...

Мы сели на яхту, сопровождавшую нас, и вернулись в порт. По дирсу метался Петрос. Он был вне себя.

— Юрий, что вы со мной делаете? Я чуть не получил инфаркт! Это же ужасно! Почему вы мне ничего не сказали? Я сидел возле дома, любовался закатом и вдруг увидел этот огромный столб дыма, и взрыв какой-то, и пламя... Сразу же радио Джибути передало, что «Тигрис» горит и судьба экипажа неизвестна. Представляете, что я пережил?!

Что я мог ему сказать?

— Петрос, прости...

Сели в машину, поехали к нему.

Немедленно вышли в эфир. Я сообщил о событиях, которые произошли, диктовал Открытое письмо Тура Хейердала Генеральному секре

50