Вокруг света 1980-10, страница 66

I

ГЕННАДИИ МАКСИМОВИЧ

ТАК ЛИ ТРУДНО НА 87-й?

П рилетел я с 87-й станции. Двадцать с лишним лет изнурительной каждодневной работы давали себя знать. Конечно, карманы мои были набиты кредитками. Но разве могли эти чертовы бумажки убрать седину в моих висках, морщины у глаз, легкую хромоту и полную опустошенность?' Да и могли ли они заставить меня забыть частые землетрясения, взрывы вулканов, потоки лавы и все застилающий пепел на той проклятой 87-й?

До чего мне осточертел режим этой ненавистной планеты! Я устал каждый день выходить на дежурство, не уверенный в том, что вернусь в наш бронированный бункер. Но это была работа, пусть и чрезмерно напряженная, но нужная...

Все эти мысли роились в моей голове, когда я твердо направил свои стопы к ближайшему бару. Толкнув дверь, я неожиданно увидел Джима, того самого Джима, с которым когда-то, как говорится, «сидели за одной партой». Его ставшее неимоверно тучным тело свисало с табуретки, и, если бы не вечно тоскливые глаза, какие бывают у собаки, потерявшей хозяина, и легкое заикание, когда он обращался к бармену за очередной порцией пива, я бы наверняка не узнал его.

Но это был именно Джим, и спора быть не могло. Мою радость может понять лишь тот, кто, как и я, не видел Землю около четверти века и поэтому растерял всех своих прежних знакомых.

— Привет, Джим, —- выкрикнул я, все же боясь, что ошибся.

Он повернул ко мне свое массивное оплывшее лицо, долго всматривался в меня, а потом вдруг совсем по-мальчишески резво, как будто не прошло этих двадцати с лишним лет, вскочил с табуретки и тут же навалился на меня своим грузным телом.

— Джордж, родной! А ведь я думал, что ты давно погиб на этой злосчастной 87-й станции, — пыхтел он, дыша на меня отличным черным пивом, о котором мы на этой «злосчастной» не могли мечтать. — И выглядишь ты прекрасно. Все так же подтянут и бодр в отличие от меня, разве что только немного поседел.

— Сам понимаешь, годы есть годы. — Я смотрел на своего бывшего школьного друга, прекрасно понимая, что, несмотря на все свои перипетии, выгляжу куда моложе его. — лучше скажи, что с тобой-то произошло? Надо же, ты и пиво. Никогда бы ни за что не поверил. Ведь ты даже после выпускных экзаменов отказался плть его вместе с нами. Да и когда меня провожали, ты был стоек. Ведь ты же раньше терпеть его не мог.

— Раньше, раньше... И ты бы его пил, как я, черт возьми, — сказал Джим, вытирая платком потное лицо. — Если бы жить хотел. Поверь, пил бы как миленький почем зря.

Я удивленно поднял брови, еще не понимая, что он имеет в виду.

— Ты что же, дорогой, думаешь, вам только трудно бывает? Посмотрел бы я на тебя, если бы у тебя в лаборатории сразу три плазмотрона подряд рвануло. Конечно, может быть, ты и крепче, но у меня сердце сдало сразу. Наверно, так бы и помер от всех этих неприятностей, если бы не Майк. Ты наверняка помнишь его, рыжий такой, заумный. Теперь крупнейший медик. Вот он-то и посоветовал тогда к мотору моему, то есть к сердцу, стимулятор поставить. Знаешь, штуковина такая с проводками. Под кожу ее вшивают и к сердцу подсоединяют, чтобы оно лучше работало, я было послал Майка — какие уж там стимуляторы, когда я и уколов-то всю жизнь боялся. А тут тебя каждые пять лет резать будут, чтобы заменить какую-то идиотскую батарейку, без которой этот проклятый аппарат работать не будет.

Вот тут рыжий Майк и предложил мне отказаться от батарейки вовсе. От кого-то он >ам узнал, что обыкновенное пиво не хуже любой батарейки. Только опусти в него два лектрода. Сначала было я ему не поверил, но он мне доказал. Помню, сначала какие-то схемы показывал, формулы. А потом даже радиоприемник, который от обыкновенной банки с пивом работает. Короче говоря, согласился я. Терять-то вриде нечего было, а жить хотелось.

Вшил он мне эти электроды в желудок, и теперь, если хочу, чтобы сердце работало, надо, чтобы стимулятор действовал постоянно. А для этого приходится пить пиво чуть ли не круглые сутки. Я и раньше-то его терпеть не мог, а теперь и вовге ненавижу. Вот так, операций побоялся и вынужден всю жизнь мучиться. Но что поделаешь, жить-.о надо... — И он, поморщившись, выпил еще одну банку пива.

Я смотрел на Джима, отпивая пиво небольшими глотками. И делал я это в свое удовольствие, а не потому, что это было необходимо.

Конечно, там было трудно, чертовски трудно на этой проклятой 87-й, но в глубине души я все же знал, что, если будет невмоготу, смогу плюнуть на все и улететь обратно, хотя, несмотря ни на что, я этого так и не сделал. И черт с ним, что там не было холодного пива, а даже если бы оно и было там, в нестерпимой жаре, с которой даже не всегда справлялись кондиционеры, я пил бы тогда, когда захотел, а не так, Как Джим. Невольно подумалось, что мне на этой злосчастной 87-й было легче.

В номере использованы фотографии из журналов: «ГЕО» (ФРГ), «Нэчрл хистори» (США), «Нэшнл джиогрэфик» (США).

Наш адрес: 125015, Москва, А-15, Новодмитровская ул., 5а. Телефоны для справок: 285-88-83; отделы: «Наша Родина» — 285-89-83; иностранный — 285-89-56; науки — 235-89-38; литературы — 285-80-85; писем — 285-88-66; иллюстраций — 285-89-56; приложение «Искатель» — 285-80-10.

© < Вокруг света», 1980 г._

Сдано в набор 05.08.80. Подл, к печ. 08.09.80. А01692. Формат 84xl087ie. Печать офсетная. Условн. печ. л. 6,72. Учетно-изд. л. 11,8. Тираж 2 800 000 экз. Заказ 1165. Цена 70 коп. Типография ордена Трудового Красного Знамени изд-ва ЦК ВЛКСМ «Молодая гвардия». Адрес издательства и типографии: 103030, Москва, К-30, Сущевская, 21.

«ДЕНЬ, ЗАПОЛНЕННЫЙ САХАРОМ»

Культура сахарного тростника требует плодородных, богатых влагой почв, теплой погоды и ровного солнца. Всем этим условиям как нельзя лучше отвечает остров Барбадос — самый восточный из группы Малых Антил. В сентябре — самом жарком месяце — температура здесь не поднимается выше двадцати семи градусов, а в самом холодном — феврале — не опускается ниже двадцати пяти. Восемь месяцев в году дуют здесь северо-восточные пассаты, умеряющие жару.

Всем этим набором сведений справочного характера прекрасно располагали англичане в начале XVII века, когда они захватили остров. До них Барбадосом владели испанцы, и в результате их деятельности на острове не осталось коренного индейского населения. Испанцы, главной целью которых было золото, и не пытались развивать на Барбадосе какое бы то ни было хозяйство, а вывозили индейцев для работы на рудниках Пер/. Барбадосские индейцы были , юдьми мягкими и невоин-ственнпми но на свою беду оказались совершенно непригодны к подневольному труду и вымерли.

Англичанам был ^ужен сахар. Ради его плантаций был захвачен Барбадос, для этого же невольничьи корабли стали доставлять на остров негров из Африки. С тех далеких времен и до наших дней, когда Барбадос стал независимым государством, сахар определяет жизнь острова так же, как определил его историю и заселение.

Из поколения в поколение барба-досцы работают на сахарных плантациях. А кто не работает на плантациях, занят на сахарных заводах, на перевозке сахара, на погрузке в порту, где трюмы кораблей заполняют все тем же сахаром.

Нехитрое на первый взгляд дело — рубить тростник. Уборка тростника почти не поддается механизации, и, как и триста лет назад, главное орудие тут — тяжелый нож-мачете и руки. Тростник вымахивает до шести метров, стебель его тонкий — сантиметров пяти в диаметре, но очень твердый. А срубить его надо одним ударом, потому что иначе начнет он до времени истекать сладким соком. Стоит срубленным стеблям полежать подольше под солнцем, и можно их уже не везти на фабрику: сок загустел.

Пока одни рубят тростник, другие тут же грузят его на подводы и грузовички, чтобы успеть отвезти. Форман — бригадир — запевает, а рубщики подхватывают в такт своим взмахам: «Хэй-о-хэй! Мы под солнцем весь день, и на всей земле не бывает прохлады...» Убыстряется песня, убыстряются взмахи. У песни одна цель — задать работе ритм и хоть как-то ее облегчить. Кроме того, поющий человек не выйдет из ряда, не остановится передохнуть: когда песня спета, тогда только вытрет со лба пот, хлебнет из фляги воды.

Из этих трудовых песен вест-индских негров и родился тот богатый фольклор, который восхищает — на пластинках — слушателей, видевших сахар лишь в сахарнице.

Форман запевает, а барбадосские негры подхватывают: «Дай, жена, мне кофе, я измучен работой, только не клади туда сахару — я хочу отдохнуть...»

Л. ольгин

64