Вокруг света 1981-06, страница 18
н стоял в проходе у окна, вглядывался в темноту, где огни Москвы постепенно редели, исчезали за набирающей скорость «Красной стрелой»... Подтянутый, крупный мужчина в черном кожаном пиджаке, в свитере, плотно облегающем шею, крепко посаженная с сильной проседью голова. Лицо его я увидел лишь на мгновение: когда вошел в купе, он кивком головы ответил на мое приветствие, встал и вышел. Но этого было достаточно, чтобы в нем признать знакомого, точнее, весь его облик, отлитое раз и навсегда строгое лицо с выражением внутренней сосредоточенности вернули мне состояние, однажды испытанное в присутствии этого человека? Но где и когда? И лишь одно не вызывало сомнения — эта встреча случилась в пути, в нелетную погоду, на аэродроме... Утром он снова стоял в проходе свежий, выбритый, застегнутый на все пуговицы. Так же, как и вчера, все его внимание оставалось за окном. Он медленно пил чай, пил стоя, с достоинством человека, не желающего мешать остальным пассажирам купе, а может быть, не хотел вступать в дорожное знакомство. Но тут произошло то, что невольно сняло, наконец, барьер отчужденности. В соседнем купе ехала молодая чета англичан, и когда поезд шел уже по окраинам Ленинграда, пересекал Обводный канал — узкий, с застоявшейся водой, выскочил иностранец и воскликнул: «Нэва?» Какое-то время человек у окна молчал. Потом, спокойно, обстоятельно объясняя ему, какая на самом деле Нева, заметил мое смущение. И это, кажется, нас сблизило. Когда англичанин отошел, мы разговорились. Оказалось, мой знакомый незнакомец — в прошлом коренной ленинградец, а сейчас едет навестить могилу матери и боевых друзей. Он так и сказал: боевых друзей. — Простите, а с кем говорю? — спросил он, почувствовав мою заинтересованность. Я представился. Поезд остановился. Мы вышли на перрон. Прощаясь, он протянул свою визитную карточку: «Контр-адмирал Стукалов Василий Викторович, город Москва...» Прочитал и тут же вспомнил, где видел его. Несколько лет тому назад я возвращался из Арктики, с дрейфующей научной станции. Наш самолет сел на аэродроме. А потом сильно запуржило, и небо для вылета закрылось. Слоняясь в ожидании погоды, я и увидел его. В полной адмиральской форме, он степенно пересек сонный зал ожидания, вышел на воздух и, поморозив себя, вернулся в помещение. Проходя мимо женщины с ребенком, сидящей в кресле, остановился, поискал глазами кого-то. Около него сразу возник молодой 2 «Вокруг света» № 6 капитан-лейтенант, адмирал что-то сказал ему, и тот, взяв вещи женщины, проводил ее в депутатскую комнату. Коротая время, контр-адмирал всю ночь ходил прямо и с достоинством, ничем не выдал своей усталости... Так, по счастливому стечению обстоятельств наше знакомство состоялось. И теперь, когда я сижу у Василия Викторовича в его московской квартире, листаю старый, потерявший цвет альбом и знаю уже в общих чертах фронтовую биографию хозяина, мне вспоминается наш разговор в вагоне, Обводный канал... Мог бы кто-нибудь из пассажиров предположить тогда что именно через этот канал незнакомец, стоявший у окна, возвращался после ожесточенных боев в голодный, дышащий холодом блокадный Ленинград. Он шел к себе домой повидаться с матерью, чтобы снова уйти воевать, но теперь уже до конца, до последнего... Старые фотографии в самом начале альбома. Они небольшие, на бедной бумаге, пожелтевшие, как давние осенние листья. Василий Викторович рассматривает их молча, будто боится кого-то потревожить. Кажется, забыл и гостя, весь ушел в свое прошлое.. На лицах, тех лицах, какая-то особая строгость — отражение того предвоенного времени. Смотришь на едва различимые, размытые плохой печатью снимки и думаешь, что люди тогда не были избалованы и фотографировались лишь в особых случаях. Вот как этот портрет военного моряка Василия Стукалова с нарукавным знаком штурманского электрика. Чистые линии лица, открытый лоб, тщательно зачесанные волосы подчеркивает отглаженный форменный гюйс, а мгновение, застывшее в строгом взгляде, говорит о тревожном предчувствии того, что скоро должно остановить обычный ход жизни... Портрет сделан перед самой войной, после учений Краснознаменного Балтийского флота, фотокорреспондентом флотской газеты. Василий Стукалов в звании старшины первой статьи уже был комиссаром эскадренного миноносца «Энгельс». Он пришел на флот по тем временам человеком, крепко стоящим на ногах. Окончив техникум тонной механики и оптики — а это было тогда солидным образованием, попал на Выборгскую сторону] на завод, где видел Сергея Мироновича Кирова, работал в астрономическом цехе рядом с известным мастером оптики Александром Васильевичем Морозовым - «дядей Сашей», способным «подковать блоху». Прежде чем ступить на палубу миноносца, он прошел школу в учебном отряде подводного плавания. Кажется, именно эту фотографию моряк всю войну носил в кармане' Василий Стукалов. 1941 год. она пообтрепалась, и поэтому углы ее пришлось обстричь. И хотя бумага высохла, поблекла, потрескалась, изображение на ней осталось четким. Вот таким, думал я, Василий Викторович встретил войну на Балтике, такими были и его товарищи, когда с окаменевшими лицами слушали своего командира Владимира Павловича Васильева, говорившего о начале войны. Они почувствовали войну еще до официального сообщения, увидели фашистские самолеты, слышали, как бомбили где-то в районе Риги. Может быть, тогда они еще не верили, что война пришла долгая, изнурительная, Великая Отечественная... Таким, каким смотрит из 1941 года Василий Стукалов, он принял первый день войны, бой в Ирбенском проливе. Первый приказ «Энгельсу»... — говорит Василий Викторович,- взять на борт мины на берегу Двины и в составе кораблей: минного заградителя «Марти», эскадренного миноносца «Сторожевой» выйти на постановку мин в Ирбенском проливе. Перекрыть путь из Балтийского моря в Рижский залив... Вышли ночью. Переход прошел б \агополучно. Но только начали ставить мины, как появились вражеские корабли. Ночь была настолько темная, что определить, идут ли они строем или как-то иначе, не представлялось возможным. И только зоркий сигнальщик сверху, со своего поста, увидел сквозь темноту белые «усы» — буруны идущих на большой скорости торпедных катеров. Стали следить за ними, и тут командир «Энгельса», капитан третьего ранга Васильев, заметил идущие на миноносец фосфоресцирующие буруны двух торпед. Мгновение команды, резкий поворот корабля влево, и «Энгельс» затормозил, торпеды с шипением, фонтанами воды прошли, оставив миноносец в безопасном 1941—1945 |
