Вокруг света 1981-06, страница 57

Мужчине было лет тридцать. Он был стройный, кареглазый, кудрявый, с холеными бакенбардами.

— Ты итальянец? — спросил Нур-дин, который не различал никаких иностранных акцентов, кроме финского.

— Нет, швейцарец.

— Ты хорошо говоришь по-шведски.

— Я живу здесь шесть лет. Какое у вас дело?

— Мы хотим связаться с одним твоим товарищем.

— С которым?

— Мы не знаем его имени.— Нурдин присмотрелся к швейцарцу и прибавил: — Он ниже тебя, но немного полнее. У него темные длинные волосы, карие щаза. Ему лет тридцать пять.

Мужчина покачал головой.

— У меня нет такого товарища. Я не имею порядочно знакомых.

— Много знакомых,— дружелюбно поправил его Нурдин.

— Да, не имею много знакомых.

— Однако я слыхал, что здесь бывает много людей.

— Приезжают ребята с машинами, если что-то сломается.— Он немного подумал и пояснил: — Я механик. Работаю в мастерской на Рингвеген. Все немцы и австрийцы в Стокгольме знают, что я имею здесь гараж. Поэтому по вечерам и приезжают, чтобы чинил их машины даром. Некоторых я впервые вижу. Правда, последние дня два никого не было. Знают, что сейчас вожусь вот с нею.— Он показал замасленным пальцем на машину и прибавил: — Хочу закончить до праздников, чтобы поехать домой, к родителям.

— Как тебя зовут?

Хорст. Хорст Дике.

— А меня Ульф. Ульф Нурдин.

Швейцарец усмехнулся, показав бе*

лые крепкие зубы. Он производил впечатление симпатичного, порядочного парня.

— Следовательно, Хорст, ты не знаешь, кого мы ищем?

— К сожалению, не знаю.

Но швейцарец явно хотел помочь ему.

— А вам больше ничего не известно о том парне? — спросил он.

— Он смеялся. Громко.

Лицо швейцарца сразу засияло:

— О, кажется, я уже знаю, кого вы ищете. Он смеялся вот как.

Дике раскрыл рот и крикнул как-то резко и пронзительно, подобно бекасу.

Нурдин от неожиданности даже растерялся.

— Наверное, он.

— Да, да,— молвил Дике.— Теперь я знаю, кого вам надо. Такого низенького чернявого парня. Он был здесь раза четыре или пять. А может, и больше. Но имени его я не знаю. Приезжал сюда с одним испанцем, хотел продать мне $апасные части. Но я не купил.

— Почему?

— Слишком дешевые. Наверно, краденые.

— А как зовут того испанца?

Дике пожал плечами:

— Не помню. Пако, Пабло. Как-то так.

— Какай у него машина?

— Хорошая. «Вольво амазон». Белая.

— А у того мужчины, что смеялся?

— Этого я не знаю. Он приезжал только с испанцем. Был как будто пьяный. Но он не сидел за рулем.

— Он тоже испанец?

— Не думаю. Наверное, швед.

— Когда он был здесь в последний раз?

— Три недели назад. А может, две. Я хорошо не помню.

— Испанца ты после того еще видел? Пак^, или как там его?

— Нет. Он, наверное, уехал в Испанию. Ему нужны были деньги, поэтому он и продавал детали. Во всяком случае, так мне говорил.

Нурдину было над чем подумать.

— По-твоему, тот мужчина, который смеялся, был пьяный? А может, наркоман?

Швейцарец пожал плечами.

— Не знаю. Я думал, что он пьяный. Хотя, может, и наркоман. Почему бы и нет? Здесь почти все такие. Если не пьют, то употребляют наркотики. Разве нет?

— И ты не можешь вспомнить, как его называл тот испанец?

— Нет. Хотя... однажды с ними приезжала девушка. Такая высокая, с русыми волосами.

— А ее как зовут?

— Ее называют Белокурая Малин. Я ее видел раньше.

— Где?

— В ресторане на Тегнергатан недалеко от Свеавеген. Туда ходят иностранцы. Она шведка.

Нурдину не приходил на ум больше ни один вопрос. Он посмотрел на зеленую машину и сказал:

— Надеюсь, что ты счастливо доберешься домой,

Дике усмехнулся.

— Да, наверное, доберусь.

— А когда назад?

— Никогда. Швеция — плохая страна. Стокгольм — плохой город. Только лншь насилие, наркотики, воры, алкоголь.

Нурдин ничего не сказал. С этой оценкой он, в общем, был согласен.

— Паскудство,— подытожил швейцарец.— Только и всего, что иностранец может здесь заработать деньги. А остальное не стоит доброго слова. Я живу в комнате еще с тремя рабочими. Плачу по четыреста крон в месяц. Настоящая эксплуатация. Свинство. И это потому, что нет квартир. Только богачи и преступники могут позволить себе ходить в ресторан. Я сберег денег. Вернусь домой, открою маленькую мастерскую, женюсь.

— А здесь ты не познакомился ни с одной девушкой?

—. Девушка-шведка не для нас. Разве только студент или еще кто-то там может встретиться с порядочными де

вушками. А рабочий — только с девушками определенного сорта. С такими, как Белокурая Малин.

Нурдин покачал головой.

— Ты видел только Стокгольм, Хорст. А жаль.

— Разве где-то лучше?

Нурдин мягко улыбнулся ему и вышел из гаража. Под ближайшим фонарем он остановился и вынул блокнот.

— Белокурая Малин,— молвил он про себя.— Трупы, наркотики. Ну и выбрал я себе профессию!

По тротуару к нему приближался какой-то человек. Нурдин поднял над головой шляпу и сказал:

— Извините, вы бы мне...

Человек подозрительно посмотрел на

него, втянул голову в плечи и прибавил ходу.

— ...Не сказали, в какую сторону идти к станции метро? — тихо и несмело бросил Нурдин свой вопрос в густую пургу.

Потом покачал головой и записал на открытой страничке несколько слов: «Пабло или Пако. Белый «амазон». Чудно смеялся. Белокурая Малин».

Потом убрал ручку и блокнот, вздохнул и вышел из круга света, падавшего от фонаря.

Колльберг стоял перед дверью квартиры Осы Турелль на втором этаже дома на Черховсгатан. Чувствовал он себя очень неловко.

Звонок не работал, и Колльберг, как обычно в таких случаях, забарабанил в дверь кулаком. Оса Турелль сразу открыла, уставилась на него и сказала:

— Да, да, я здесь. Не надо ломать дверь.

Извини, ~ молвил Колльберг.

В квартире было гемно. Он снял пальто и зажег свет в коридоре. На полке, как и в первый раз, лежала фуражка Стенстрёма. Провод к звонку был оторван и болтался над дверью.

Оса Турелль проследила за взглядом Колльберга и буркнула:

— Сюда звонила масса всяких идиотов. Журналисты, фотографы и еще бог знает кто. Непрерывно.

Колльберг ничего не сказал. Он зашел в комнату и сел на один из стульев.

— Хоть зажги свет, чтоб мы видели друг друга.

— Мне и так видно. Но, пожалуйста,** могу зажечь.

Она щелкнула выключателем, однако не села, а беспокойно закружила по комнате, как будто была заперта и хотела вырваться на волю.

Воздух в комнате был тяжелый и застойный. Кровать в спальне не застлана.

С того времени, когда Колльберг видел Осу Турелль в последний раз, она очень изменилась. Брюки ее были обсыпаны табачным пеплом, средний и указательный пальцы пожелтели от никотина. Волосы нечесаны и всклокочены, под глазами виднелись синяки, губы потрескались.

55