Вокруг света 1981-12, страница 44

Униженный Сефу понял, что потерпел поражение. Он просил прощения, повторяя, что не знал, где поставил сеть, и отдаст все мясо. В сопровождении толпы мужчин он отправился в свой лагерь и приказал жене отдать добычу. Отказать она не могла, тем более что пришедшие обшарили ее корзину и навес, где она, конечно, и припрятала печень. Опустошили даже котел, в котором варят пищу. Семья Сефу громко протестовала, он плакал, но слезы его были явно вымученные. Он хватался за живот и говорил, что умрет от голода.

Сефу совершил одно из самых отвратительных — в глазах пигмеев — и редких преступлений. Справедливость была восстановлена просто и внушительно.

...Когда Масиси ц^ел, он взял горшок мяса с грибам^ й тихонько скользнул в тень, направляясь к своему несчастному родичу. Стоны затихли, а когда зазвучали песни, я заметил, что вместе с нами сидит и Сефу. Как и все мы, он сидел на земле. Он пел, а это означало, что он такой же мбути, как и все люди вокруг.

КЕНГЕ ВЫШЕЛ ИЗ ЛЕСА

Мне очень хотелось проверить, как будет вести себя пигмей в неизвестном ему мире за пределами леса. Я убедил опытного охотника Кенге поехать со мной в Национальный заповедник Ишанго, в кишащую дичью саванну.

Мы загрузили машину продовольствием: гроздь бананов, корзина риса, клубни маниоки, сушеная рыба и груда земляных орехов, из которых, как я убедился, Кенге готовил вкусный соус, добавляя лесные томаты, лук и перец.

В Бени, где кончается лес, мы попали под проливной дождь. Не видны были даже обочины дороги, и Кенге не понял, что лес остался позади.

До гостиницы оставалось тридцать километров по узеньким дорогам, раскисшим после ливня. Кенге пересел поближе ко мне, освободив с краю место для Анри, проводника из племени азанде. Дорога шла чуть вверх, а вокруг раскинулась волнистая, поросшая травой равнина. Горы остались позади нас. Кенге ворчал:

— Ни деревца, ни одного дерева — это очень плохая страна.

Я заверял его, что страна эта хорошая и он увидит много дичи. При этих словах Кенге приободрился, а Анри спросил его, не пигмей ли он, и сказал, что здесь будет столько дичи, сколько пигмей никогда не видел в лесу, но только здесь нельзя на нее охотиться. Кенге не мог понять этого: ведь животные для того и существуют, чтобы на них охотиться. Завязался длительный спор.

Когда мы поднялись по склону и взглянули на равнину, Кенге остановился как вкопанный. Все признаки

веселья сошли с его лица. Он открыл было рот, но ничего не мог сказать. Медленно, не веря своим глазам, он огляделся. Внизу под нами раскинулась на мили волнистая равнина с сочной, свежей зеленой травой и лишь кое-где на фоне расчистившегося ослепительного неба стояли, словно стражи, отдельные деревья или кусты. А за равниной было озеро Эдуарда — огромное, уходившее вдаль водное пространство, река без берегов и без конца. Такого Кенге еще никогда не видал. Повсюду паслись животные: небольшое стадо слонов слева, десятка два антилоп впереди — они с любопытством глядели на нас, а справа огромное, голов полтораста, стадо буйволов. Но казалось, что Кенге их даже не видит.

Раз или два в год бывает момент, когда сильная буря совершенно очищает воздух и во всей дикой красе, в гармоничном сочетании камня и снега открывается могучий хребет Рувензори. Нижние склоны заросли густым зеленым лесом; выше поднимались крутые зазубренные скалы, а над ними гордо высились снежные пики. Ни одно облачко не соперничало белизной со снегом. Кенге не мог поверить, что это те же горы, что мы видели из леса,— оттуда они представлялись ему просто большими холмами. Я попытался объяснить, что такое снег — он принимал его за белые скалы. Анри сказал, что это вода, цвет которой на высоте изменился, но Кенге хотел знать, почему же она не течет с гор, как всякая вода. Когда Анри пояснил, что на высоте она затвердевает, Кенге долго и внимательно глядел на него и сказал: «Бонго яко! — Ты лжец!»

Хотя он и не понял объяснений, но с типичной для пигмеев практичностью воспринял горы такими, как они есть, повернулся к ним спиной и поглядел вокруг. Сорвал пучок травы, попробовал ее на вкус, понюхал. Он «сказал, что трава плохая, что грязь — плохая грязь. Принюхался к воздуху и сказал, что воздух плохой. В общем, как он говорил и раньше, страна эта очень плохая. Проводник показал ему слонов, думая, что это вернет его к привычной обстановке. Слоны не произвели впечатления на Кенге — какой в них толк, если не разрешено охотиться. Анри показал антилоп, которые подошли еще ближе и с любопытством смотрели на нас. Кенге ударил в ладоши, заявив, что их мяса хватило бы на много месяцев. А затем он заметил пасшихся внизу, в нескольких километрах от нас, буйволов. Он обратился ко мне:

— А что это за букашки ползают там?

Сначала я не понял, что он имеет в виду, но потом сообразил, что в лесу поле зрения человека ограничено и, рассуждая о величине предмета, нет нужды делать прикидку на расстояние.

Когда я объяснил Кенге, что «букашки» — это буйволы, он рассмеялся и сказал, чтобы я не болтал чепухи.

Дорога шла вниз по холму, мы приближались к стаду; «букашки» становились все больше. Кенге сидел теперь с краю у опущенного стекла и категорически отказывался закрыть его. Я так и не понял, что происходит в его голове — кажется ли ему, что «букашки» превращаются в буйволов, или это миниатюрные буйволы, которые растут, просто растут на глазах. Он только заявил: это не настоящие буйволы; он не выйдет больше из машины, пока мы не уедем из заповедника.

Утром Кенге впервые с одобрением отозвался о здешних местах. Может быть, он почувствовал себя увереннее, когда далеко к югу в дымке показалась цепь вулканов Киву и теперь был виден дальний конец озера.

Внезапно мне показалось, что я опять внизу, в лесу, и когда заговорил Кенге, я понял почему. Как хотелось бы мне передать тембр его голоса — мягкого, и музыкального, и очень тихого. В лесу я не раз слышал, как говорят его обитатели, когда что-то глубоко переживают. Движением губ, глазами и жестикуляцией он иллюстрировал свои слова. Словно напевая под нос, он говорил:

— Я был не прав, это хорошее место, хотя оно мне и не нравится. Оно должно быть хорошим, ведь здесь так много животных. Оно хорошее, потому что небо чистое и земля чистая. Оно хорошее, потому что я чувствую себя хорошо. Я чувствую себя так, будто я и весь мир спим и видим сон. Почему люди всегда так сильно шумят?

И с бесконечной тоской в голосе добавил:

— Если бы только побольше деревьев...

РЕФОРМАТОР И ФАСОЛЬ

Обратный путь превратился в триумф Кенге. Чем глубже мы въезжали в лес, тем громче он пел. Последняя остановка была около Момбасы, в селении, где местный администратор из самых добрых побуждений, но не задумываясь о последствиях, освобождал пигмеев от «ига крестьян». Он вырубал лес вдоль дороги и строил для пигмеев деревни, чтобы они могли создать плантации, а вырастив урожаи овощей и фруктов, продавали бы их государству и на рынке. Кенге заливался смехом при словах о своем «освобождении» и говорил, что пигмеи все равно будут ходить в деревни. Зачем трудиться на своих плантациях, если можно украсть у крестьян?

Администратор, толстый и жизнерадостный человек, весьма дружелюбно относился к пигмеям. Но его нельзя было убедить, что подобные реформы не принесли ничего хорошего. Он собирал группы пигмеев к

42