Вокруг света 1982-05, страница 32

...После сброса 30 апреля вес рюкзака возрос до сорока девяти килограммов, то есть стал на четыре килограмма больше, чем на старте. Почему? Прежде всего за счет отснятой фото- и кинопленки, заполненных дневников и тетрадей, которые никому не сдашь на хранение... По сравнению с мартом температура поднялась на 20 градусов. Раздеваемся, складываем вещи в рюкзак — опять он тяжелеет.

Пот заливает лицо, темные очки. Постоянно хочется пить. Хмелевский говорит, что жажда теперь мучит его так же, как прежде холод.

У нас хорошие защитные очки, со сменными фильтрами разного цвета. Но все, по-моему, стараются как можно меньше возиться с ними. Рабочий день построен так, что солнце почти не светит в глаза. Сначала оно на востоке, потом за спиной, в 18 часов на западе. Но от полярной белизны, солнечного света, отраженного от снега и льда, глаза устают. А у четверых, в том числе и у меня, уже неделю они нестерпимо болят. Вадим лечит нас, закапывая альбуцид.

Ночи из-за вечного солнца стали трудными. В нашей палатке и в пасмурную погоду солнечно, а теперь она буквально светится, словно какой-то бенгальский огонь горит. Проснешься — в глазах резь. Спасаешься, накрывая лицо шлемом или ложась на живот. Толя шутит: «Раньше спальник натягивали на голову, чтобы было теплее, теперь — чтобы стало темнее».

Давыдов, выполняя программу, составленную отделом защитной оптики Министерства медицинской промышленности СССР, устраивает опрос — кто и как носит очки: сколько времени, запотевают ли фильтры, режут ли дужки, болит ли переносица и так далее. Сам он предан очкам: раньше всех, еще 10 апреля, нацепил их и не расстается. То и дело Вадим восторгается красотами, которые видит через сбои фильтры: то наст у него поджаренный, как пирог в духовке, то снежинки разноцветные, как елочные игрушки...

20 мая. Вечером в палатке подолгу идут разговоры. Лаз — вход в нее — сделан из синего капрона, так легче найти его среди оранжевых стен, когда ставишь дом. Через этот рукав мы любуемся солнечным пейзажем. Иногда в окошко, обрамленное легкой колышущейся тканью, льды кажутся синими, а про солнце Рахманов говорит: «Химическое».

Пустили в ход шутку: «Включи телевизор» — то есть открой синюю дверь — окно.

На последнем сбросе некоторые парни подровняли бороды и стали сразу каки-ми-то прилизанными, приглаженными. Я запросил ответственного секретаря Штаба Володю Снегирева — скорее в шутку, чем всерьез,— можно ли в канун достижения Северного полюса побриться. Ответ пришел неожиданно официальный: «Указаний на этот счет у меня нет». Затем была передана просьба

председателя Штаба Валерия Ганиче-ва бороды оставить хотя бы до «СП-24», где планируется первая пресс-конференция.

Вынудили Давыдова провести физиологическую пробу — тест ПВЦ-170. Аббревиатура эта растолковывается, как «в определенном ритме на каждый шаг словно взбираешься на ступеньку». Юра предложил, Вадик отказался. Леденев и я поддержали научного руководителя. Известная формула не делать лишнего объясняется ленью или пассивностью, но часто трактуется и как некий принцип самосохранения личности. Я думаю, что истина в ином: заставь себя не сидеть, а стоять, не отдыхай, а работай, делай то, чего делать не хочется. Таков, кстати, не щадящий себя. Леденев.

Двадцатого провели и другую пробу — стоматологическую. Всем семерым Вадим смазал десны йодом, затем мы широко пораскрывали рты, и Рахманов крупным планом сфотографировал на цветную пленку зубы и наши почерневшие десны. Вадим что-то измерял и записывал.

Наше путешествие заканчивается. Но каким будет финиш? Ситуация осложнилась. Сегодня исчезло солнце. Сперва на небо словно легла частая сетка, и светило стало матовым. Затем туману прибавилось. В какой части неба плывет солнце, теперь угадать можно только по большому светлому пятну, разметавшемуся на облаках. Дальние торосы исчезли. Небо, воздух и снег скоро слились в единое белесое, тусклое и в то же время светящееся пространство.

26 мая. Сегодня шли хорошо, много, упорно. На каждой ходке четыре-пять раз проверяли по компасу направление движения.

В лагере четвертого сброса штурманы получили тринадцать линий положений солнца, стремясь точно выявить возможный дрейф льда. Его не было. Определили магнитное склонение (угол между направлениями на Северный полюс и Северный магнитный полюс) — 100°.

Мы считаем, что по-прежнему находимся на 160-м меридиане и склонение по-прежнему 100°.

По компасу идем точно. Меридиан всегда удавалось держать точно — солнышко, если не каждый, то через день непременно поднималось. Теперь его нет девяносто шесть часов. Ветер переменный, несильный. Естественно предположить, что дрейфа нет, как не было его в лагере последнего сброса. Естественно... Ну а что на самом деле? Легко сообразить: если льды увлекли нас вправо, то магнитное склонение, чтобы по-прежнему двигаться прямо к полюсу, мы должны увеличить. Ведь с прежним мы шли бы уже не на север, а отклонялись к востоку, куда и без того нас сносил дрейф.

Послезавтра, 28 мая, благоразумнее будет остановиться и ждать солнца. А сегодня, по нашим расчетам, в любом случае мы приближаемся к полюсу и поэтому торопимся и бежим быстро,

крепко держась за воображаемый 160-й меридиан.

28 мая. Вчера все-таки удалось определиться. Хмелевский и Рахманов независимо друг от друга произвели вычисления: 89°28' северной широты и 160° западной долготы. Магнитное склонение 170°. Вот так. Произошло то, чего боялись: дрейф утащил нас к востоку. Не появись солнце и откажись мы от плана сегодня стоять на месте, север остался бы у нас за спиной.

Плохие известия лучше, чем неизвестность, и настроение очень хорошее. Главное — можно идти.

Хмелевский «подсчитал дрейф». За пять дней нас снесло к востоку на 8,5 мили. Предлагается теперь, чтобы компенсировать это смещение, идти со склонением 180^й, то есть на десять градусов левее полюса. Забавно и красиво: пойдем на географический Северный полюс по магнитной стрелке, указывающей на юг!

29 мая. В 1.15 Вася закричал: «Солнце!» Его взяли по верхнему краю и по нижнему. Наблюдение повторили несколько раз. Теперь бы еще разок оно выглянуло часа через два. Установили дежурство: Шишкарев, Леденев, Давыдов. В 5.30 Мельников и я выходим на связь.

Хмелевский, Рахманов и третий штурман, Шишкарев, по-моему, так и не легли — всю ночь возились с приборами, таблицами, картами...

Оставшиеся 52- километра решаем пройти без ночевок. Настроение ударное. Режим принимаем такой: пять ходок, горячая пища, два часа сна без спальных мешков и снова ходки.

За первые пять по счислению прошли 12,4 километра. Снова повезло с солнцем, определились: 89°39' северной широты и 164° западной долготы. Нас снова утянуло к востоку на полторы мили, причем всего за 9 часов. Снос произошел из-за сильного западного ветра — он дует весь день, скорость 10 метров в секунду. Считаем дрейф достоверным и выбираем курс левее полюса на 15°

31 мая. Второй пятимаршевый этап начался 29-го в 21 час 15 минут. Три ходки дают 6,4 километра. Отдыхаем не по десять минут, а по пятнадцать. Четвертая, очень тяжелая — по дикому скоплению торосов,— дала немного. К счастью, кажется, разлом позади. Пасмурно. Подходим к каналу, покрытому серой массой. По краям, словно накрахмаленный высокий воротник, стоит ледяной бортик. Сбиваем его и внимательно изучаем поверхность. Этим занимаемся на некотором расстоянии друг от друга. Подходит Хмелевский и, говоря что-то, вдруг ступает на лед. Тут же проваливается. Его хватают за плечи... Наученные горьким опытом, мы не тянем Юру вверх, а держим в воде, пока не удается стащить с его ног лыжи.

Отходим от канала и ставим палатку. Пятая ходка вовсе пропала, а четвертая — в общей сложности 65 минут — дала нам всего-навсего 1,3 километра.