Вокруг света 1982-11, страница 27
Первый помощник капитана «Муссона» Владимир Федорович Бычек — обаятельный, щедрый на общение и дружеское участие человек — поведал мне о таком случае. — В декабре 79-го в районе точки «Чарли» потерпел аварию спортивный самолет. Петер Гольдстерн летел из Америки в Европу и упал в воду. На точке стоял тогда «Георгий Ушаков». Судно прервало программу работ и пошло на помощь. Десять часов искали незадачливого пилота. Нашли, доставили в Геную. А итальянские власти зайти в порт «Ушакову» не разрешили! Гольдстерна высадили на рейде. Ни тебе топлива, ни тебе воды! Что делать? До Одессы не дотянуть. «Ушаков» направился в Стамбул — еле-еле дошел, на самых экономных скоростях. Представляешь?! Наши человека спасли, а те — дверь на цепочку!.. Нелишне заметить, что в разные годы научные суда Одесского отделения ГОИНа спасли на море и оказали медицинскую помощь пяти десяткам людей: экипажам затонувшего турецкого балкера «Зеки» и потерпевшего крушение датского судна «Кристина Собиа», рыбакам южнокорейской шхуны «Кванг миунг-310»... Видно, кому-то очень хочется, чтобы советские научные суда не пускали в иностранные порты — вопреки всем нормам морской этики. Кому этого хочется, ясно из практики того же «Муссона». В начале 1976 года судно пришло в Гамбург. Газеты разразились карикатурами и пасквилями. День стоял «Муссон» в «вольном ганзейском» Гамбурге, два стоял — травля не прекращалась. Ушли. Потом выяснилась подоплека: как раз в те дни в Гамбурге шло совещание министров по ядерному планированию НАТО. Конечно, мирное советское научное судно тут как соринка в глазу... К счастью, не во всех портах такое отношение. Добрыми словами советские моряки неизменно вспоминают Ирландию (та статейка в газете города Корка — лишь маленькая ложка дегтя...). Когда в 1980 году на Западе задули антисоветские ветры и нашим кораблям погоды стало совсем неуютно в океане,— соглашение «ОССА» висело на волоске,— на одном из совещаний представитель Ирландии поднялся и спокойно заявил: «Приглашаем СССР в наши порты!» Во время последнего рейса «Муссона» пришли на судно десять дублинских строительных рабочих. — Сами попросились на борт,— рассказывал Владимир Федорович Бычек.— Посмотрели судно. Мы с ними поговорили за жизнь, в футбол сыграли на дублинском поле. Потом встречали их во время прогулок по городу: останавливаются, машут руками, улыбаются... Да и что говорить: многие ведь знают, что «Муссон» и по названию, и по сути — корабль теплого ветра... ...Совещание заканчивалось. Последним говорил помощник капитана по научной работе Вячеслав Анатольевич Ганночка — высокий молодой человек с загаром странного, индейского оттенка: лицо его казалось выкованным из меди. — Вся программа работ выполнена полностью,— сказал он.— Провели двадцать зондирований с использованием ПИРСа. «Канар» себя прекрасно зарекомендовала. Мы теперь полностью готовы работать по программе «Канар». Если не считать потери одного АЦИТа, рейс прошел успешно... Зондирование с каким-то пирсом, канар, ациты — все это звучало довольно загадочно. — Что, теряетесь? — улыбнулся Евгений Александрович Собченко.— На «Муссоне» разберетесь. Ганночка у нас вообще очень ученый человек. Начинал на судне лаборантом, а теперь собирается защищать диссертацию в вычислительном центре Сибирского отделения Академии наук. Говорят, уравнения Эйнштейна понимал всего один человек в мире — сам Эйнштейн... Так вот уравнения Ганночки, по-моему, понимают всего два человека — он да его научный руководитель... Знаете, какая память у ЭВМ на «Муссоне»? Пятьсот двенадцать килобайт. При решении задач Ганночке этой памяти не хватает! Вячеслав Анатольевич смутился, но не изменился в лице, только медная краска на щеках чуть-чуть потемнела. ...На следующий день я отправился на «Муссон» — хотелось посмотреть на судно вблизи. Корабль стоял на рейде, добраться до него можно было только на катере. «Муссон» оказался более оживленным, чем можно ожидать от судна, вернувшегося в порт после долгого рейса. Почти весь экипаж был на борту: на судно прибыла комиссия — институтское начальство, и вскоре должно было состояться общее собрание. Я заглядывал в лаборатории, знакомился с научными работниками, записывал их рассказы. В стенной газете, висевшей в командирской столовой, мне попалась на глаза фотография: человек висел над волнами, уцепившись за мачту буя. Это был Юрий Ефимович Михалеч-ко — начальник океанографического отряда. Юрию — 33 года. На судне проработал более двух лет. — В ведении нашего отдела — зон-ды-батометры, АЦИТы — автоматические цифровые измерители течений,— Юрий Михалечко сразу начал с расшифровки непонятного мне термина.— Мы измеряем различные океанические характеристики на заданных го ризонтах. Параметры записываются на магнитной ленте, а потом через специальную приставку эта запись считы-вается электронно-вычислительной машиной. — История с пропажей АЦИТа,— рассказывал Михалечко,^ произошла в Гольфстриме, где у нас была поставлена абээс. Подошли мы к ней — смотрим: буй исковеркан, мачта поломана, проблесковый огонь не работает, один из АЦИТов исчез. Жалко: дорогой и точный прибор. Ну, ладно,— думаем,— остальные восемь АЦИТов на месте, надо огонь чинить. Подошли на мотоботе, и полез я на буй. Почему я? Да вроде бы абээс неплохо знаю, это же у нас, океанологов, главный инструмент. Залез на мачту, подключил кабель, укрепил отражатель. Ну, говорю себе, вроде быстро управился: минут за пять-семь. На самом деле почти час там висел. А температура — 8 градусов тепла. И буй пляшет на двухметровых волнах, качается во все стороны. Ощущения, наверное, как на космическом тренажере. Думал, не удержусь. Но «Муссон» начал кружить вокруг буя — сбивал волну. Словом, исправили станцию — не пришлось ее поднимать на борт. Вы же понимаете: она на якоре, длина троса — четыре тысячи восемьсот. Целая история!.. Владимир Рыжов возглавляет на «Муссоне» аэрологический отряд. С его помощью я разобрался в таинственных пирсах и канарах. ПИРС — это преобразователь информации радиолокационных сигналов: техника, «железо», как выразился Рыжов. А КАНАР — название комплекса программ обработки аэрологической информации («Математическое обеспечение «железа»,— кратко пояснил Рыжов). — Ситуация тут такая,— принялся объяснять начальник аэрологов.— Мы запускаем зонды с датчиками температуры, влажности, направления и силы ветра. Зонд — пластиковый баллон полутора-двух метров в диаметре — снабжен радиопередатчиком, который по телеметрическому каналу сообщает информацию на борт. Раньше вся эта цифирь обрабатывалась вручную: три человека возились полтора-два часа с каждым запуском. Составлялись горы таблиц, бумаги в архивы можно было мешками отправлять, и кто потом осилит эту лавину информации, оставалось неясным. Теперь у нас есть ПИРС. Прибор сам набивает на ленте сигналы локатора, затем остается нанести на нее наземные данные (те же экспедиция уходит в поиск |
