Вокруг света 1983-01, страница 16

дцать, и этому помог установившийся северный ветер. Открылись берега Чукотки. Подсвеченные скупым, неярким солнцем лиловые горы, точнее, лиловые плавные линии, сливающиеся со свинцовым небом; желтеющая бархатная тундра на склонах... Пока горы отдалялись и мы возвращались к остальным судам, горизонт заполыхал заходящим солнцем и вскоре погас — его затянуло веером черных туч.

На следующий вечер капитан, проходя мимо моей каюты, заглянул ко мне и пригласил к себе. Когда я вошел вслед за ним, он подвел меня к иллюминатору.

— Видите огни?

Я всмотрелся в темноту. За кромкой льда блуждал сильный рассеивающийся луч света. Луч двигался, временами разливаясь, отражался и освещал поле льда. И вдруг постепенно исчезал. Тогда появлялся одинокий тусклый огонек, который висел в темном воздухе, он плыл до тех пор, пока снова не возникало мощное зарево света.

—■ Это ледокол «Владивосток» ведет судно. Думаю, через час пойдем.— Геннадий Семенович поднял телефонную трубку, связался с машинным отделением: — Запускайте потихоньку...

В час ночи ледокол «Владивосток» вывел на чистую воду судно, возвращающееся домой, и, развернувшись, снова направился к ледовому полю. Суда постепенно стали выходить каждый со своей стоянки и пристраиваться в кильватерную колонну. За ледоколом пойдет «Мордвинов», новенький сухогруз с широкой и высокой кормой, потом мы — «Капитан Мышевский» — и за нами «Аян», небольшое аккуратное сахалинское судно,— его будем опекать мы... Судя по тому, что ледокол берет с собой только три транспорта, обстановка впереди нелегкая.

Вошли в лед осторожно, словно в минное поле. В темной рубке нарастает молчаливое напряжение, и вот первый удар ■— боль, будто по тебе проходит льдина. Судно содрогается.

— Влево не ходить, не надо сшибать льдины, не для того нас ведет ледокол, следует идти по проложенной дороге,— входит в работу капитан. Он не выпускает из рук микрофона, наставляя рулевого и сообщая о всех своих маневрах капитану идущего вслед «Аяна», у которого во льдах торчат одни мачты и надстройка. Корпуса его совсем не видно. «Мордвинов», кажется, зацепил льдину, она тащится с ним, и сразу скорость его сократилась, а судам наступать друг другу на пятки нельзя. В то же время надо следить за идущим за тобой в кильватере судном, чтобы оно Не отставало: только пройдешь, лед моментально смыкается... Кругом нескончаемые поля разреженного льда. Кажется, постепенно он становится сплоченнее, судно содрогается чаще, будто идет по дороге, выложенной булыжниками...

Три часа ночи, а уже огненный диск солнца гуляет над рваным горизонтом.

От красно-белого поля льдов рябит в глазах. Суда идут тихо и с трудом. Ледокол впереди рыскает так, словно он в лабиринте узеньких улочек, и все время натыкается на тупик...

В серебрящемся свете утра замечаю в рубке кофейник на подносе и подушку на узком диване в штурманской. Значит, капитан поселился на мостике, и надолго.

Старпом Анасенко сегодня вышел на вахту с двумя матросами. Теперь в ледовом плавании на руле ребята будут менять друг друга через час. Кроме Паши Голещихина, пришел матрос Георгий Гергесов, коренастый плотный парень со свисающими редкими усами.

— Стояли во льдах на руле? — спросил его капитан.

— Нет,— ответил он растерянно.

— Будете учиться сразу...

На судне говорили, что из-за этого матроса мы задержались с выходом в рейс: перед отходом на «Мышевский» с борта катера поднялся человек из портовой пожарной инспекции. А у трапа на вахте стоял матрос Гергесов.

— Документы! — потребовал он.

— Пожарная инспекция...

— Документы! — твердил он свое.

— Да я тридцать лет работаю...

Гергесов так рассердил пожарника,

что тот рассвирепел и начал осмотр с придирок, нашел уйму поводов и задержал судно с выходом. Пришлось ехать старпому на берег разбираться...

— Ставьте руль прямо,— говорил ему капитан.— Пароход умный, сам дорогу найдет. Не отвлекайтесь, и все будет в порядке...— снимал напряжение матроса Геннадий Семенович.

Огромная льдина, длиной в полкорпуса, зацепилась и тащится с судном вместе. Вдруг еще одна крепко толкнула нас, а та первая, царапая корпус, ушла под воду и оттуда лениво, будто большое морское животное, вылезла на поверхность и показала свои синие, как литое стекло, бока. А иная льдина пройдет, словно кожу сдирает: на ней остаются красные сгустки сурика от стального корпуса. «Аян» отстал, ему труднее всех. Чем дальше, тем тяжелее. Сколько же северные ветры нагнали льда... Капитан носился с борта на борт.

— Лево не ходить!.. Что-то впереди тяжеловато.

— Сейчас тебя вправо крутанет...— Это уже старпом предупреждает матроса.

Рукоятка телеграфа скачет от самого малого хода к «стоп» и «полный вперед» — сплошные реверсы.

— «Аян», я — «Мышевский». Прошу подтянуться...

«Аян» все время отвечает «понял», а сам с трудом продирается, он отстал на полторы мили, тогда как надо держать дистанцию между судами три кабельтовых — 540 метров, не больше. Если мы со своим мощным корпусом ползем как по булыжникам, каково же ему? Видно, как впереди ледокол швы

ряет, крошит махины, но все льды, битые и небитые, приходят в движение, и поле смыкается. От канала ничего не остается.

— «Аян», «Мышевский» застопорил машины. Ждем вас,— передает Геннадий Семенович.

— «Аян» понял,— снова слышим мы.

— Потерял канал, сообщи.— Это наш капитан беспокоится.

— «Мышевский», я — «Аян». Никакого канала не вижу...

В светлое утро двадцать второго августа открылся нам мыс Шмидта. В пронзительно чистом воздухе рыжеватая тундра, горы, снега в синей дымке и на склоне белые кубики строений. На рейде в разводьях суда, ожидающие разгрузки. К ним примыкает и «Аян». Он остается здесь, на Шмидте. А его место за нами занимает «Зина Портнова», судно из серии «Пионер», такой же величины, что и «Аян», только с деликатным, как говорил капитан, корпусом. А у нас началась вахта третьего штурмана с курсантом Костей и с матросом-асом Михаилом Добровольским, высоким стройным парнем. Штурман Путилин выглядит несколько осунувшимся, с лица сошла юношеская загадочная усмешка... Не заметили, как пошли, и снова все те же поля от начала и до конца — столько, сколько может охватить человеческий глаз. «Мышевский» стал отставать от «Владивостока» и «Мордвинова», потому что это единственная возможность, не дергаясь, двигаться вперед и дать возможность «Зине Портновой» хоть как-то следовать за нами. Мы уже шли как бы сами по себе, параллельно курсу ледокола и следующего за ним транспорта. Разделились на две группы. Так легче. Теперь наш капитан все свое внимание может уделить льдам и самое главное — «Зине Портновой».

Капитан ледокола молчит на наше самоуправство, понимает — дальше все труднее, во всяком случае, не легче, и нам нужно беречь «Зину Портно-ву». За нее отвечает капитан Сергиенко. А обстановка не меняется, точнее, она однообразна. Я дважды бывал в Арктике, но такого тяжелого однообразия не наблюдал. Льды, льды... Только иногда у самого берега блеснет и обрадует полоска чистой воды. За ней тундра, а за тундрой снова горы... Сначала вроде оглядывали каждую льдину, старались ее обойти, а теперь такое сплоченное поле, что идем напропалую. И разговоров с ледоколом мало. В рубке тихие команды капитана — своим и ведомому судну.

— «Зина Портнова», сейчас впереди тяжелая перемычка, придется застопорить машины...

За четыре часа прошли всего шестнадцать миль.

Когда я спросил капитана, как он чувствует себя без сна, он ответил:

— Тяжело машинам, тяжело корпусу, и людям нелегко.

14