Вокруг света 1983-01, страница 61

хотелось попасть в бригаду Токая, цель моей поездки была прежняя: я изучал жизнь табуна, наблюдая за работой табунщиков, запоминал традиционные приемы пастьбы, чтобы со временем сделать выводы, которые были бы полезны для животноводов.

Но никто из табунщиков не приезжал, и Марвахат взялся меня проводить.

Уже через несколько километров пришлось переправляться через сай. Сай был неширок, но довольно глубок. Тут Марвахат удивил меня ловкостью. Едва вода стала подниматься, он, не останавливая коня, встал на седло и так, стоя, пересек глубокое место. Мне такой номер был, к сожалению, не под силу...

После переправы мы дали своим коням волю, и они, поднимая головы, словно спрашивая у ветра дорогу, скоро нашли табун

Откуда-то сбоку, с вершины холма, наверное это был его сторожевой пост, примчался жеребец. Он несся к нам красивый, как на картине, распустив по ветру хвост, с трепещущей гривой. Однако, приблизившись, сбавил ход и пошел тем характерным ходом, каким демонстрируют себя жеребцы перед боем: высоко поднимая ноги, приподняв хвост и выгнув дугой шею. Обойдя нас вокруг, он как бы поставил точку первого акта представления: встал как вкопанный, потом несколько секунд рыл землю копытом и., устремился в атаку.

Подо мной был молодой жеребчик. Хозяин пастбища, судя по оскаленным зубам и прижатым ушам, собрался его укусить: он был уже в нескольких метрах. Я приготовил плеть. И вдруг жеребец развернулся тылом и, высоко поддав вверх задом, лягнул нас. Одно из копыт попало мне по колену. Попало вскользь, и брюки смягчили удар, а все же колено сразу онемело. Марвахат тотчас повернул коня мне на помощь, я тоже закричал: то ли от неожидан

ности, то ли стараясь напугать атакующего.

Но он iiv оставлял нас в покое, снова и снова сближался и, развернувшись с ходу, бил ногами. Мне ничего не оставалось, как разворачивать своего жеребчика задом. Тот пробовал отляги-ваться, конечно, безуспешно.

Очень медленно, то и дело совершая круги, мы продвигались к озерку, у которого табунщики, по мнению Марва-хата, разбили свой табор. Вдруг у ка-кпй-то невидимой нам черты жеребец оставил нас в покое.

Мы заметили человека, лишь подъехав к самому лагерю. Он спал, завернувшись в овечью шубу. Видно, дежурил ночью и теперь отдыхал. Как обычно на пастушеских стоянках, вокруг в беспорядке валялись вещи. Привычка к простору сказывается и в этом. Над вырытой в земле ямой на невесть откуда взявшейся в степи железяке стояли казан и два чайника. Рядом, сложенные горкой, лежали куски кизяка — для костра. Мы не стали будить табунщика. Подобрали валявшиеся среди вещей путы и, стреножив коней, пустили их пастись. Потом Марвахат развел под казаном огонь. Потянуло дымком, и, может быть, поэтому табунщик проснулся. Это был Тулибек.

Токай с Жылкыбаем прискакали только к вечеру, пригнали трех кобыл. Токай был все такой же: радушный, неунывающий и насмешливый. Здороваясь, пошутил:

Тебя, наверное, жена не хочет любить, что ты все в степь бежишь?

А ты почему бежишь? — спросил я

Я старый,- улыбнулся Токай.— Да и отец у меня говорил: «Земля пастуха ходит». Он, бывало, уходил с табуном на зимовку из Тургая в Кызыл-кум и Приаральские Каракумы, километров за пятьсот...

А почему Жылкыбай, Тулибек и Шокор водят табун?

— Это ты у них спроси...

Мы снова окружили казан, выудили по куску конины. С трудом дождавшись, пока товарищи утолят первый голод, я принялся расспрашивать Токая: где был, что делал. Как всегда полушутя, он рассказывал:

— Ходили с Жылкыбаем забирать наших кобыл. Второй раз убегают туда, где родились. Ночью лошадь спит, спит, снится ей родина, просыпается и сразу туда идет, быстро-быстро идет, даже бегом, ни разу не остановится травы ущипнуть. Потом и мы за ней двадцать пять километров едем. Надо ее замуж отдать, тогда не убежит.

— Ну и что же, сейчас самое время. Разве в табуне мало жеребцов?

— А! — горестно махнул Токай.— Мы им самого красивого нашли. Ноги длинные, грудь глубокая, голова красивая, вырос в конюшне, ел — чего только хотел. Не нравится, не любят его.— Токай засмеялся.

— Ругаться не умеет. Какой жеребец, если не сердитый, не укусит, не ударит. Никакой кобыле такой не нравится. Опять убегут.

Передохнув, Токай с Жылкыбаем стали собираться на дежурство. Весной табунщикам не до сна. Табун уже разбился на косяки, которые ревнивые косячные жеребцы широко развели по степи. Появились и первые жеребята. Табунщикам приходилось быть начеку: здоров ли малыш, есть ли молоко у матери, заботится ли она о новорожденном.

Я отправился вместе с табунщиками. Токай помог мне заседлать одну из кобылиц-беглянок. Он сказал, что она уже ходила в былые времена под седлом. Помогая, он, хитровато щурясь, объяснял мне:

— По нашему обычаю, молодому парню дают жеребца, мужчине — коня, женщине — кобылу, она мягко ходит, не беспокоит. Тебе даем кобылу.

Объезжая табун вместе с Токаем,

59