Вокруг света 1984-02, страница 46

Тихо, как в операционной. И у каждого на столе — множество инструментов: иглы-«цыганки», шило, ножи.

Владимир Антонович Шиманский как раз начинал делать хомут. Две полые фанерные дуги он набил сеном. Потом каждую в отдельности начал обшивать кожей. Стежок к стежку — медленно, кропотливо, тщательно — чтоб не порвалась нитка, не лопнул шов, не разъехались в разные стороны дуги. Хомут, похожий на большие черные клещи, отставлен в сторону. Можно приниматься за следующий.

Я смотрел на мастера, склонившегося над деревом и кожей, и все время хотел спросить — как он пришел на завод? Почему избрал именно эту профессию?

Владимир Антонович, словно почувствовав мой интерес, начал рассказывать сам:

— Когда-то, в тридцатые годы, в Москве построили шорно-экипажную фабрику. Дали ей имя Буденного. Стали шить там конскую одежду — седла, уздечки, ногавки, шоры, хомуты. Пришел туда мой дед... Он ремесло свое знал и любил, был настоящим мастером. Вслед за ним на фабрику пришла моя мать, дядя. А потом и я, когда мне шестнадцать стукнуло. Так и работаю хомутчиком уже двадцать лет...

«Он был настоящим мастером»,— сказал Шиманский. При этих словах я подумал, что в руках деда Владимира Шиманского жило, наверное, умение его предков. Ведь мастеров, работающих на лошадь, во все времена на Руси было немало. Ремесло это очень древнее, и главные элементы конской одежды — седло, подпруга, узда — появились скорее всего тогда, когда человек начал использовать лошадь в хозяйстве и в военном деле.

В России в начале XVII века были созданы конюшенные слободы — поселения шорников, седельников, хомутчиков. В 1496 году в Москве открывается Конюшенный приказ (в конце XVI века он был учрежден официально). Во главе приказа стоял конюший боярин с помощником — ясельничим. В ведении конюшего боярина находились царские конюшни, конское снаряжение, целый штат служащих — конюхи, стременные, стряпчие. В XV веке под Москвой был построен первый конный завод — Хорошевский, и при нем — мастерские по изготовлению конского снаряжения. С тех пор строительство таких заводов началось по всей стране...

— Вообще-то приходится не только хомуты делать,— прервал мой мысленный экскурс в историю Владимир Антонович. Он нагнулся, достал из-цод стола два ремешка и начал вязать какой-то замысловатый узел. Поглядел на меня, улыбнулся.

— Вот,— кивнул он на ремни,— начинаю троечную упряжь. Заказ ВДНХ.

Владимир Антонович подсел поближе к столу и, как заправская кружевница, стал плести ремешки, соединяя их сложным узором.

Последний, и, пожалуй, самый большой, цех завода — седельный. Здесь же находится и конская обувная фабрика. Да, именно обувная фабрика. И делают там не подковы (подкова — это не обувь, она коню в облегчение, чтобы копыта не испортить), а ногавки — конские ботинки.

— У лошадей как у людей,— рассказывает мне Полина Ивановна Воробьева — ветеран завода,— одних ботинок тридцать два наименования. И все разные. Для верховых лошадей — одни, для скаковых — другие, для тех, кто на бегах качалки возит,— третьи.

Полина Ивановна — лошадиный сапожник. На столе у нее швейная машина с толстой иглой, в мокрых полотняных мешочках — пряжки, вшитые в кожаные ремешки.

— Мешок мокрый, чтобы кожа на сгибах не лопалась,— поясняет она и тут же берет ремешок, сгибает его, пропускает в петлю другой и соединяет их.

— Вот и готов запряжник. Необходимая вещь для ногавки. Как подошва...

Она отложила запряжник и пододвинула к себе деревянную колоду с круглой небольшой ложбинкой посередине. Из-под стола достала кругляшок влажной сыромятины, положила на ложбинку.

— Сейчас я скупор делаю. Вообще он скальпером называется. А мы привыкли — скупор и скупор. Это чашечка такая для сустава — предохраняет ноги рысаков от ушибов.

Она подвигает к себе болванку, берет увесистый молоток и — стук! стук! — выдалбливает из кожи выемку. Кожа поддается медленно, нехотя. Раз сто, наверное, приходится опустить молоток, прежде чем из вытяжки (так называется эта заготовка) получится скупор-скальпер.

Перед тем как уйти с завода, я решил заглянуть к директору — попрощаться и поблагодарить.

В его приемной сидел мастер, которого я видел в одном из цехов. Он задумчиво разминал папиросу, потом повернулся ко мне:

— Не получилось что-то с кнутами. Заказчик доволен, а мне не нравится. Придется снова пробовать. Что такое, казалось бы, кнут, а не поверите — сплести его умение нужно. Да что умение — это почти искусство!

Я поверил. Ведь я только что видел, сколько труда и вкуса нужно приложить мастерам, чтобы одеть лошадь.

I ородок этот — на берегах про-

Гзрачных потоков Огрже и Теп-ла-Влтава, с черепичными крышами в купах деревьев — назывался знакомо и звучно: Карловы Вары. Еще когда ехали к нему по извилистому серпантину, только и разговоров было, что о главной его «работе» — лечении целебными водами, о том, что известнее курорта не сыщешь во всей Центральной Европе.

Однако, не доезжая источников, Павла Ружичкова, наш гид, предложила нам посмотреть... музей стекольного завода. В этом, оказалось, была своя логика. Жилой рабочий район на окраине курорта — улицы тихи, дома невысоки. Лишь одно здание — длинное, серое, вполне промышленного облика — лаконично вторгается в кварталы нарядных домиков. А едва вошли в одноэтажный флигель, словно попали в бархатную ночь, озаренную сиянием звезд. Над подсвеченными стеллажами в черно-прозрачном пространстве звучит имя первого космонавта Юрия Гагарина. Так назван набор звенящих, сияющих чудес, что был сделан в подарок Сыну Земли. Для нас это, пожалуй, главный экспонат музея хрустального завода «Мозер».

...Еще с первой половины XV века стали производить в подгорных деревушках Чехии стекло.

Лёса для древесного угля и пепла, из которого получали поташ, хватало. Чистого песка с большим содержанием кремния горные ручьи приносили тоже в достатке. Но главное — были руки мастеровых, их природное художественное чутье и вкус. Издавна, уже не одно столетие, умели они переплавлять неказистые природные компоненты в прозрачную, жаркую, гибкую — пока не остынет — стекольную массу. И когда получили рецепты хрусталя, чешские мастера были в числе первых, кто начал осваивать и развивать его производство.

Вообще-то среди других ремесел, ставших искусством, изготовление хрусталя — дело относительно молодое: 'ему немногим более двух веков.

Не забыто здесь имя первооснователя промысла. В тихой деревеньке на склоне Шумавы стоит и сейчас стекольная мануфактура «Михалова-Г уть». Считают, что отсюда и разошлось волшебное стекло по окрестным и дальним городам.

Условия труда стеклодувов, своим дыханием буквально вдувающих жизнь в раскаленную массу, конечно, известны. Но, к счастью, прогресс вторгается и в эту область. Недаром суховатые слова «механизация формовочных процессов» теперь вовсе не враждебны и не чужды слуху мастеров и инженеров. Стекольные и хрустальные предприятия сейчас вполне сравнимы с современными производствами. Но

ЧИТАТЕЛЬ СООБЩАЕТ

44